Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Граф помолчал, надеясь, что сестра, как оное иногда, но бывало, остынет. Потом снова принялся ее увещевать:

— Катенька, однако, Христос велел нам прощать обиды…

Княгиня сверкнула глазами:

— Я все на свете готова простить! И ты знаешь, колико мне пришлось показать свою доброту, — она всхлипнула. — Но князю Павлу Михайловичу, на которого я положила годы, стараясь дать ему блестящее образование, я никогда не прощу! — промолвила она, приглушенным от комка в горле, голосом. Со слезами на глазах, сестра Александра Романовича, прошла к столу с графином и, налив воды, залпом выпила.

«У нее и привычки, как у государыни. Раз — и целый стакан воды залпом выпила, стало быть, совсем не в духе», — подумал Воронцов. Он жалостливо смотрел на сестру. Приятной внешности, сероглазая, пышноволосая, весьма моложавая в свои сорок семь лет, она отпугивала от себя мужчин своим умом, прямолинейностью и высокомерием.

— Что же делать, Катя? — спросил он. — Не отказываться же от него, как ты отказалась от Анастасии Михайловны, своей дочери. Сие будет притчей во языцех доденже будешь жива.

Екатерина Романовна, покраснев, резко отвернулась. Засим, гордо подняв упрямую голову, громко изрекла:

— Может таковое статься! Стало быть, ну и пусть! Мне не впервой давать за себя жесткий и честный ответ! И перестанем об оном!

Не зная, что и сказать, граф молчал. Оттерев носовым платком слезы на лице, княгиня довольно ровным голосом переменила материю разговора:

— Лучше расскажи, что происходит в Совете.

Александр Романович пристально взглянув на Екатерину, понял, что дальнейший разговор о племяннике бесполезен. Вздохнув, молвил:

— Сей час твой сын, мой племянник, князь Павел Михайлович в действующей армии, стало быть, с женой не живет. Знаю, ты давно его не видела. Не беспокойся, он здоров. Сказывают, он раздобрел, уж не тот стройный поручик. Я поспособствовал возведению его в чин бригадира. Князь Павел Михайлович показывает себя изрядно, не какой-нибудь трус.

Княгиня Екатерина Романовна снова дернулась:

— Чего не доставало! Он научился в Великой Британии быть джентльменом и крепким мужчиной. Не то, что оные безмозглые французы-хлюпики, которые токмо и умеют, что махать шпагами! Поражаюсь, как мог наш дядя — канцлер любить Францию?

— Однако, Катя, сия прекрасная, как ты почитаешь, Британия — люто ненавидит Россию!

Княгиня промолчала. Опустив глаза, она некоторое время о чем-то размышляла. Молчал и граф. Княгиня, подняв глаза, взволнованно заговорила:

— Что нам Франция, али еще кто! Хоть российский народ, по словам императрицы: «от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков» и, добавлю, никогда не имел опыта демократии, все же — допустить в нашей стране крамольные революционные идеи можливо токмо безумцам. Государыня Екатерина же, любящая Россию, на оное никогда не пойдет, даже будучи в душе республиканкой.

Воронцов видел, сестра намеренно меняет неприятную для нее материю разговора.

— Она, ученица Вольтера, д’Аламбера и Руссо, стало быть, вестимо, республиканка, — заметил с усмешкой граф. — А, что такое республика? Это умеренная монархия, к примеру, как аглинская, в коей власть дается не токмо королю, но и представителям сословий!

Сестра пожала плечом:

— Мне понравилось, как намедни высказалась касательно оного Екатерина Алексеевна: «Есть ли монарх — зло, то сие зло необходимое, без коего нет ни порядка, ни спокойствия». И я с ней согласна.

Граф ответствовал саркастической сентенцией:

— Я тоже согласен. Мне нравится, что у нас в России установился порядок: кругом тишь да гладь, и коли б не война, была бы Божья благодать.

Екатерина Романовна усмехнулась:

— Теперь особливая благодать, когда страна воюет. Однако, конечно, хочется верить в оную благодать для нашей матушки — России. Что говорит Совет при императрице, касательно сей революции? — спросила она, усаживаясь супротив брата, в кресло. Граф, устало подперев рукой свою большую седую голову, ответствовал:

— Ну, мнение императрицы ты, полагаю, ведаешь: революционную Францию, угрожающую королевской семье, Екатерина Алексеевна почитает за «притон разбойников», «адово пекло», где «верховодят шайка безумцев и злодеев», во главе с Робеспьером. Это ее слова.

— Я тоже почитаю сию страну за адово пекло! Не хочешь ли ты сказать, что сие не так?

— Отчего же? Так, вестимо… Хотя многие думают по-другому. Немало наших неоперившихся молодцев приветствуют революцию. Однако государыня правильно полагает, что оная революция развертывается в неблагоприятной для нее международной обстановке: почти все монархи Европы заняты сведением счетов с нами, с Россией, создав, так называемый «Очаковский кризис». Никак нашим врагам неймется: хотят наши завоевания свести на нет.

— Полагаю, и некоторые оперившиеся мужи от них не желают отстать, к примеру, твой друг Радищев.

Брат Дашковой слегка смутился, косо взглянув на сестру, молвил: