Василий Попов, слушая князя, не спуская с него глаз, радостно улыбался.
— Достойны, достойны сии сыны России, — говорил он, довольно потирая руки.
— Что и говорить! Мой друг, адмирал Федор Ушаков, настоящий гений морских баталий. Вообрази, друг мой: в последнем сражении турки потеряли около пятисот матросов, наши же около двадцати, промеж них — три офицера.
Согласно кивнув, Попов, сокрушенно изрек:
— Могли бы и более их уничтожить, но сказывают, Григорий Александрович, что ветер помог туркам скрыться и отступить к Константинополю.
Лицо Светлейшего погрустнело.
— Да, сожалительно, но их корабли быстроходнее наших, — досадливо изразился он. — Поелику, даже разбитые турецкие корабли уходят от погони.
— Что удивляться, — помрачнел и Попов, — их корабли строят французы, кои веками имеют опыт строительства кораблей.
Потемкин, нервно раскупорив красное вино, разлил его по бокалам и протянул Попову:
— Ничего, Василий Степанович, хоть и молод наш флот, да никому с ним не потягаться.
Выпив и паки налив, князь бодро сказал:
— Помяни мое слово, Василий! Придет славное время — лучше наших кораблей ни у кого не будет.
— Не догнали наши турок, те успели скрыться, но, турки-то, с перепугу, на следующий же день запросили мира, прислали делегацию. А что наш герой Ушаков?
Князь пошарил по столу, выгребая какие-то бумаги. Вынув один из них, зачитал сообщение:
За столом, вкусно вкушая целого жареного гуся, запивая его красным вином, князь продолжал все говорить о морских сражениях и русских победах.
— В начале августа, Василий Степанович, наш адмирал Ушаков подошел к Варне, где получил от меня депешу с уведомлением о заключении перемирия. Вот, прислал мне письмо, что возвращается на Севастопольский рейд.
— Пора и ему отдохнуть после многих тяжелых сражений…
— Всенепременно! Дадим ему время, отправим хоть в столицу! Кстати, вот новость! — воскликнул князь. — Императрица желает переименовать город Суджук, взятый генералом Иваном Гудовичем, в Новороссийск. Но, главное, друг мой — наш контр-адмирал Ушаков!
Изрядно выпивший князь, склонившись к уху Попова, громко и таинственно прошептал:
— Турки страшно боятся Ушак-пашу!
— Еще бы! Наш Ушаков, может статься, на своих кораблях окажется прямо на Босфоре, у берегов Константинополя.
Потемкин нахмурился и, приняв воинственный вид, пригрозил пальцем:
— И тогда вам, магометанские турки-бусурманы — конец! И баста!
— Конец! — согласно повторил, быстро пьянеющий, вслед за Потемкиным, Василий Попов. — Потому-то они и заговорили о мире, еще после первой битвы с Ушаковым — у Каликратии.
Потемкин мотнул хмельной головой.
— Промежду прочим, — вдруг вспомнил он, — ты слышал, что корабль Саид-Али стал тонуть уже у берегов Константинополя? Многие моряки утонули. Разнеслись слухи, что к городу подходит флот Ушакова. Судьба Саид-Али до сих пор неизвестна. Османы перепуганы, так что вот-вот подпишут мирный договор в Яссах. Прыткий генерал-аншеф Репнин уже начал сей процесс.
Выпив еще раз и поставив бокал, Потемкин встал. Не твердо упершись двумя руками за стол, он молчал. Махнув неопределенно рукой, посмотрел на своего советника веселым глазом и изрек:
— Бог с ним, с сим Репниным. Впереди у нас все токмо хорошее. — Говоря оное, он плюхнулся на стул.
Генерал Попов в очередной раз заботливо остерег его:
— Токмо себя поберегите, Григорий Александрович, уж больно частенько болеете. Императрица просила.
Потемкин, сделав непонятную гримасу, паки махнул рукой и, пересев со стула на диван, неожиданно быстро заснул. Несколько раз, спящий весьма тревожно проговаривал: «любезная моя» и «Катенька». «Может статься, государыню, али племянницу свою назвал, Екатрину Васильевну», — подумал Попов. Замерев, он ожидал последующих слов, но Светлейший, крепко заснув, более ничего не произносил.
За победное сражение при Мачине, генерал-аншеф князь Николай Репнин был награждён орденом Святого Георгия 1-й степени, сопровождавшимся письмом императрицы: