Екатерина Воронина

— Ну-ну, — крикнула Соня, — не больно-то размахивайся! — Она опять повернулась к Сутырину. — Где пропадал, куда сгинул?

— Все не приходилось, — ответил Сутырин. — То на мельнице стояли, то на угольном.

Она погрозила ему пальцем:

— Знаем вас! Что такое, думаю, нет Сережи, хоть бы открытку бросил, пропал совсем, нет человека… Тут о нем думают, ищут со всех сторон, и с той и с другой…

— Кому нужно, тот найдет, — произнес Сутырин, раздражаясь тем, что Соня говорит обиняками. — Что Дуся? Здорова?

— В больнице лежит.

— Что с ней?

— У тебя хотела спросить… Вместе небось натворили…

Дуся беременна? Ничего не писала! И почему в больнице? Аборт? Несчастье?!

— Говори, не тяни, — попросил он.

— Лежит в гинекологическом, — серьезно сказала Соня. — Сейчас все в порядке, а был выкидыш… Одного пенициллина ей влили восемь миллионов единиц. Ты бы сходил к ней, Сережа.

— Как я пойду? — пробормотал Сутырин. — Ведь не пустят. И неудобно… Сама знаешь, разошлись мы…

— А сходить надо, — продолжала Соня. — Нехорошо… Как вы там между собой — дело ваше, только болен человек, и нельзя его бросать… Будь ты болен, она бы к тебе примчалась…

Подумав, он сказал:

— Может, вместе сходим?

— Ребята с утра не кормлены, — вздохнула Соня, — да и была я позавчера. И пускают только одного человека.

Сутырин видел: Соня отказывается идти потому, что не хочет мешать их свиданию.

— Там все просто. Придешь и скажешь: к Ошурковой. А после больницы заходи к нам, посидим вечерком… Верно, заходи.

Просунув голову в маленькое окошко регистратуры, Сутырин спросил, может ли он видеть больную Ошуркову.

Регистраторша привычно официальным тоном ответила:

— Допуск к больным два раза в неделю — вторник и пятница.

— Я с парохода, через час в рейс, — умоляющим голосом произнес Сутырин, забыв, видимо, что навигация уже кончилась.

— Получите разрешение дежурного врача. В каком отделении больная?

— Не знаю.

— Как это не знаете? — регистраторша в первый раз посмотрела на Сутырина. — В родильном, в хирургическом?

— Я месяц в плавании, сегодня прибыл… говорят, жена в больнице, — запинаясь, сказал Сутырин.

— Фамилия?

— Ошуркова Евдокия Петровна.

— Когда поступила?

— Недели две назад.

Хмурясь, регистраторша пробежала глазами журнал, что-то написала на узенькой полоске бумаги, передала ее Сутырину.

— Обратитесь к дежурному врачу. По лестнице, второй этаж, шестой кабинет налево.

Дежурный врач — черноволосая женщина в белом халате и в пенсне — грубовато спросила:

— Что ж вы так плохо за женой смотрите? В таком положении надо особенно беречь.

— Я в отъезде был…

— Отговорку найдете. И здоровье жены разрушаете, и ребенок был бы у вас через полгода, а теперь все снова начинать.

— Так уж случилось…

— То-то и оно, — сказала врач, раскрывая большую регистрационную книгу и отыскивая фамилию Дуси. — Температура нормальная, самочувствие хорошее… А могло быть и хуже.

Она подписала бумажку, которую дала Сутырину регистраторша.

— Не больше пятнадцати минут. И так нарушаю распорядок.

— Конечно, конечно, спасибо, — пробормотал Сутырин, пятясь к двери.

— Все вы так говорите, — проворчала доктор. — А потом выгонять приходится.

Няня взяла у Сутырина бумажку, небрежно, не прочитав, сунула в карман, велела обождать, а сама вошла в палату.

Что скажет он Дусе, больной, столько перестрадавшей и перемучившейся? Зачем пришел?.. Утешить ее? Для этого надо вернуться к ней, а вернуться он не может и не хочет.

Прямо против двери, у окна, лежала пожилая женщина. Она повернула к Сутырину голову и подтянула к подбородку одеяло.

Справа лежала другая женщина в очках, с книгой, которую, разглядывая Сутырина, опустила до самого пола, затем снова подняла к глазам.

Кровать Дуси стояла слева, открытая дверь загораживала ее, потому-то Сутырин и увидел ее последней.

Дуся лежала высоко на подушке, грубое серое одеяло закрывало ее до пояса. На бледном, похудевшем лице Сутырин не увидел ни смущения, ни растерянности. Она смотрела с ясной, просветленной улыбкой, точно знала, что Сутырин придет, и ожидала его.

Он сел на табурет, неловко протянул пакет с апельсинами:

— Угощайся.

Она положила пакет на тумбочку, продолжая смотреть на Сутырина и улыбаться.

— Что болеть вздумала? — спросил Сутырин, грубоватым участием прикрывая свое смущение.

— Так вот, пришлось.

Женщина в очках продолжала читать, изредка перелистывая страницы, а та, что лежала у окна, отвернулась и делала вид, что спит.

— А ты как? — Дуся неловко взяла Сутырина за руку.

— Тебе больно?

— Да нет. — Дуся поправила маленькие стеганые плечики, которые обычно надевала вместе с платьем, а теперь подложила под больничный халат.

— Хотела понравиться, да не вышло…

Нагнувшись, Дуся положила плечики в тумбочку, и когда поднялась, лицо ее было утомленным, точно она выполнила тяжелую работу.

Он взял ее за руку.

— Ослабла…

Она прижалась щекой к его руке и заплакала.

— Чего ты? Чего? — забормотал Сутырин.

— Был бы у нас ребеночек, Сережа…

— Ну-ну, успокойся.

— Я ведь не нарочно… — торопливо и горячо шептала она. — Врач сказал — наладится, буду рожать…