— Неожиданная встреча! — заговорил он. — Вы давно в Ленинграде?
— С неделю, — ответила Катя, удивляясь своему спокойствию.
— Какими судьбами?
— В командировке.
— Где остановились?
— В «Астории».
— Хорошая гостиница.
— Мне удобно. Институт рядом, на улице Герцена.
— Водного транспорта, — определил Мостовой уверенным тоном человека, хорошо знающего свой город.
Некоторое время они молча двигались в толпе, потом Мостовой сказал:
— Как странно! Вы здесь, в Ленинграде, да еще на этом концерте…
— Да, смешно.
В зале их места были боковые, и они сидели, чуть повернувшись к эстраде. Мостовому был виден Катин характерный, чуть скуластый профиль, тяжелые каштановые волосы, облегавшие стройную смуглую шею.
После концерта, подавая ей шубу, он спросил:
— Надеюсь, я вас еще увижу? Я покажу вам город.
— Заманчиво, конечно. Но это возможно только вечером. А вечером мы ничего не увидим.
— Все увидим.
— Ну что ж, позвоните мне послезавтра в восемь часов. Вероятно, я буду дома.
Юность, война… Город в затемнении, госпиталь, раненые, Евгений Самойлович… У Кати не было злого чувства к Мостовому. То, что тогда, в двадцать лет, представлялось катастрофой, теперь воспринималось спокойно. Когда-то ей хотелось отомстить Мостовому, причинить ему ту же боль, какую он причинил ей. Теперь ей было безразлично даже, что он думает о ней. Не было интереса. Чужой! Все, что в нем есть хорошего, — это его. А в Ледневе все, и хорошее и плохое, — это ее. Мостовой — прошлое, оно кончилось и никогда не вернется. Леднев — будущее. Несмотря ни на что.
Мостовой позвонил точно в назначенное время. Катя надела шубу и спустилась.
Он уверенно вел машину. Сначала они поехали по набережным Невы, затем на Васильевский остров и Петроградскую сторону. Потом к Смольному. Даты, стили, исторические анекдоты так и сыпались с его уст вместе с именами архитекторов и скульпторов.
Иногда он останавливал машину, и они выходили. Пальто его было распахнуто, шляпа съехала на затылок. Веселый, оживленный, он был еще хорош собой.
— Великолепно, — сказала Катя. — Но ведь это старый Петербург.
— Можно поехать на Выборгскую сторону, — ответил Мостовой. — Крейсер «Аврора» я вам показал… Что касается войны, то знаете, война не оставляет памятников.
— Да, — сказала Катя, — она остается в сердцах и судьбах.
Он быстро взглянул на нее.
— Расскажите о себе, Юра, — попросила она.
— Что вам сказать? — ответил Мостовой. — Работаю в научно-исследовательском институте. Лауреат… Даже дважды, если уж быть точным… Кандидат технических наук. Собираюсь докторскую защищать. Ну, что еще? Дочери восемь лет, пошла в школу. Жена — искусствовед.
— Вот откуда такая эрудиция, — засмеялась Катя.
Они вернулись в гостиницу. Мостовой предложил зайти в ресторан.
— Устала я, — сказала Катя, — и есть не хочу…
— Ненадолго. Хоть мороженого поедим, — настаивал Мостовой.
Ресторан был полон. Между столиками танцевали девушки с моряками. Мостового здесь знали и накрыли ему отдельный столик. Он заказал мороженое и коньяк.
— Почему вы не замужем? — спросил Мостовой.
Катя усмехнулась.
— Так как-то, не пришлось. Впрочем, я еще не теряю надежды.
— У вас есть дети?
— К сожалению, нет.
Он выпил свой коньяк. Катя пригубила рюмку.
— Потанцуем? — предложил Мостовой.
— Не хочется, — ответила Катя. — Вы со своей женой познакомились после войны?
— Да.
— Ну, а что с той, фронтовой?
Он натянуто улыбнулся.
— О ком вы спрашиваете?
— Мне казалось, у вас на фронте что-то было.
— Ничего особенного не было, — сказал Мостовой.
— Вы не знаете, что с Евгением Самойловичем? Где он? — спросила Катя.
— Был здесь, в Ленинграде. Я, правда, его не видел, но после войны он был здесь.
— Вот кого бы я с удовольствием повидала! — оживилась Катя. — Такой славный, неуклюжий… Давайте съездим к нему!
Он растерялся.
— Я не сохранил его адреса… Конечно, можно через адресный стол…
Катя молча улыбалась.
— О чем вы думаете? — спросил Мостовой.
Она тряхнула головой.
— Так, ни о чем…
— Я понимаю, Катя, вы ничего хорошего обо мне думать не можете, — сказал вдруг Мостовой.
— Стоит ли нам вспоминать наши ошибки?
— Я чувствую вину перед вами…
— Вы мне об этом уже писали, — сказала Катя. — Я вас ни в чем не виню. Да и тогда, если я кого-нибудь винила, то только себя… Видите ли, Юра… Дело не в том, что вы заставили меня страдать. Человек, которого я люблю, тоже заставляет меня страдать. Но он и сам страдает, я знаю. А вы слишком легко, слишком счастливо любите.
Мостовой молчал.
— Ну ладно, — сказала Катя, — допивайте свой коньяк. Я, честно говоря, спать хочу.
— Минуточку! Когда вы уезжаете?
— Послезавтра.
— Вы позволите проводить вас?
— Я еще не знаю, каким поездом поеду. Да и не надо меня провожать.
— А вы еще будете в Ленинграде?
— До навигации вряд ли, а уж во время навигации тем более. Может быть, в будущем году.
Он подозвал официанта, расплатился.
Они вышли из ресторана. Лифт уже не работал.
— Вот видите, — шутливо сказала Катя, поднявшись на первую ступеньку лестницы и оборачиваясь к Мостовому, стоящему внизу, — теперь мне придется пешком тащиться. А здесь почему-то второй этаж называется первым.