Ехали медведи…

Борис для приличия подождал несколько минут, но ничего так и не произошло. «Вот старый чёрт! – пробормотал он про себя, – А я-то думал… Картинки… фотографии… мультфильмы с канала «Веснушка». Думал, может мать-отца увижу, хоть вспомню, как они выглядят. Ага, щас, разбежался. Этот предатель, как всегда, в своём репертуаре. Засунул зачем-то пустую карточку в мою детскую игрушку и радуется в своём террористическом аду, что провёл собственного внука. Ладно, допустим, в этот раз я купился. Но больше я не поддамся на твои провокации, вонючка. Карточку себе на память оставлю…»

Борис поддел ногтем карту памяти, чтобы вынуть её из универсального разъёма, но та вместо того, чтобы вылезти, засела ещё глубже. Он попытался ещё раз, всё так же безрезультатно, что было довольно странно, и ему даже показалось, что внутри карточки был магнит, с помощью которого она намертво присосалась к внутренностям вычислительной машины. Разъярённый, Борис достал свою армейскую отвёртку и стал ковырять ей в отверстии, и в какой-то момент карта, вроде, начала поддаваться, но буквально через секунду послышался хруст, и от разъёма отвалился маленький кусочек пластика. «Доковыряюсь сейчас», – испугался Борис, отложил отвёртку и выключил вычислительную машину. Он пообещал себе, что обязательно вернётся к карте чуть позже и с чувством выполненного долга пошёл варить остатки вчерашней перловки. По пути на кухню он подумал, что неплохо было бы всё-таки завести спутницу жизни, потому что самому готовить обед ему не нравилось, а одним компотиком от Юлианы Павловны сыт не будешь.

Глава 2. Год 2061

1

Зима 2061 года была исключительно холодной и переменчивой. По словам Катюши, температура в центральном регионе опускалась до минус двадцати, потом резко взлетала до минус пяти и сразу же снова падала до минус тридцати. Борис остро чувствовал эти колебания, потому что на каждое из них его ранение реагировало тупой ноющей болью, которая могла не проходить в течение нескольких суток. Отопление в квартире включали на три часа утром, с шести до девяти, и на три часа вечером, тоже с шести до девяти. В остальное время было довольно прохладно, и Борис всё-таки согласился взять шерстяной свитер Васеньки, который, по уверениям Юлианы Павловны, был тёплым и уютным, как шуба. Впрочем, ему было не привыкать. В армии в казармах всегда было холодно, а в ЦПВ каждая зима представляла собой настоящее испытание. В здании была своя котельная, но дрова выделялись нерегулярно, и их жёстко экономили. Температура в спальне воспитанников, по ощущениям, редко поднималась выше пятнадцати градусов, а в особо холодные времена могла быть и ещё ниже, и поэтому все спали в одежде и в носках. По утрам, если классные комнаты не удавалось прогреть хотя бы частично, воспитанников собирали на кухне по очереди – сначала малышей, потом с первого по пятый класс, и в самом конце – старшеклассников, и разрешали им провести минут сорок у огромных плит, где горел настоящий уютный огонь.

Борису всегда нравились эти утренние посиделки. Не было уроков, не было проверок внешнего вида, не было даже вечных драк и взаимных оскорблений. На кухне все были равны, и все сидели тихо, связанные теплом от плиты и желанием сохранить его как можно дольше. Частенько Боря, сидя на своём низеньком стуле, впадал в полудрёму, и его мускулы расслаблялись, заставляя тело сползать всё ниже и ниже, пока он не просыпался в самый последний перед падением на пол момент. Это была одна из немногих ситуаций, когда жизнь в приюте ощущалась по-другому. В кухне стоял полумрак, газ на плите горел таинственным голубым светом, и тепло, исходящее от него, было таким родным и домашним, что в нём даже слышалась давно забытая песенка: «Потолок ледяной… дверь скрипучая… за хрустальной стеной тьма колючая…». А за окнами, ещё не закрытыми маскировочными обоями, пушистые снежные хлопья складывались в непролазные сугробы, которые никто, разумеется, не собирался расчищать.