Ехали медведи…

– Мы хорошо тогда посидели – Егор Семёныч, Васенька, я, и наш пёс Трезор, конечно. Он всегда со стола что-нибудь клянчил, а Егор Семёныч не разрешал, говорил, вредно собаке человеческое есть. Я-то, бывало, тайком то косточку ему кину, то колбаски кусочек, а он на меня посмотрит так недоверчиво, будто знает, что нельзя, а я даю зачем-то, а потом возьмёт и хвостом тихонько вильнёт, мол, спасибо тебе, хозяйка. Трезор, знаешь, умер во время нашего первого переселения, не сберегли мы его. Мы ведь раньше-то на севере жили, там и я родилась, и Егор Семёныч, и Васенька. А как террористы в тридцать восьмом начали наступать, всех стали в центр свозить. Зима была. Мы в поезде ехали, долго, сутки примерно. Вагон плацкартный был, все друг у друга на головах сидели, ну да ничего, раз государство сказало, значит надо потерпеть, это ведь всё для нашего же блага. Вот едем мы, значит, в вагоне, а пёс вещи в тамбуре сторожит. С животными вообще в вагон не пускали, но Егор Семёныч денежку дал сопровождающему бойцу, тот и разрешил на свой страх и риск его в тамбуре провезти. Васенька поутру пошёл проверить нашего Трезорку, а он всё – замёрз. Егор Семёныч закопал его на станции, хорошо, лопата с собой в вещах была, присыпал снежком, мы постояли, погоревали, да делать нечего. Вот и тарелочки красивые не доехали – побились. То ли в первый переезд, то ли во второй, сейчас кто ж упомнит. А чашку Васенька хранил. Я всё думала, вот наладится жизнь, и будем, как раньше отмечать и Новый год, и дни рождения, и все праздники, которые были, и собаку новую заведём. А оно вишь, как получилось. Ни праздников тебе, ни собаки.

Борис кивнул. Он не любил ни собак, ни котов, ни прочих бесполезных домашних животных. Вот слоны – другое дело. Любой слон пережил бы переезд, да что пережил, он бы на своей спине тащил и хозяев, и их вещи, и даже самого Трезора, если бы это понадобилось. Он внезапно подумал, что это стоит нарисовать – огромный добрый слон везёт на себе всё семейство Михайловых к новой счастливой жизни в столице – и собрался было предложить этот сюжет Юлиане Павловне, как она вновь заговорила.

– Вот я, сынок, и вспомнила тот Новый год, и подумала, может, нарисуешь меня и Васеньку рядом. И чтоб зима была, и снег такой мягкий-мягкий… Знаешь, перламутровый. Сможешь, сынок?

Конечно, Борис мог. Он уже представлял будущую картину в своём воображении, и нужно было лишь перенести её на экран. В порыве долгожданного вдохновения он схватил перо и набросал небольшой заснеженный холмик. Потом, подумав немного, вывел на холмике очертания мужчины, чуть полноватого, одетого в мешковатую куртку и резиновые сапоги, а рядом с ним – силуэт Юлианы Павловны в сером старушечьем пальто. Они стояли рядом, держались за руки и смотрели друг на друга, словно беседуя о чём-то пустяковом, вроде чашечек к новогоднему столу. А снег, окружавший их, сверкал миллионами искр, которые, сливаясь друг с другом, придавали ему особый – перламутровый – оттенок. Борис почти чувствовал эту морозную тишину, а снежные искры как будто приглашали его немедленно прокатиться по ним на старых детских санках, или на пластиковой ледянке со стёртым дном, или, в конце концов, прямо на попе, подгоняемым чьими-то криками: «Хорошо пошёл, Борька, смотри на ветку не напорись!» И везде, куда ни глянь, была лишь эта уютная белизна. Не было ни террористов, ни вирусов, не было войны, не было разбитых тарелок и замёрзшего пса – не было и самой смерти, потому что она просто не могла прорваться сквозь серебристую морозную дымку, которая с каждым новым взмахом пера сверкала всё ярче и переливалась всё новыми оттенками перламутрового. Борис отложил перо. Юлиана Павловна сидела на продавленном диване и тайком утирала слёзы краешком застиранной хозяйственным мылом кофточки. Сейчас рисунок можно было перенести в трёхмерный формат голограммы и посмотреть, как он будет выглядеть на трансляторе, но соседка замотала головой.

– Спасибо, сынок, но ты удали его, пожалуйста, пока Егор Семёныч не увидел. Он, знаешь, страсть как не любит эти сантименты. И компотик допивай, а то остынет, будет совсем кисло.

Когда она ушла, Борис вернулся к карте памяти, которую ему не терпелось проверить. После нескольких попыток ему наконец удалось кое-как пропихнуть её в универсальный слот, предварительно убрав лишний пластик, потому что её габариты были чуть больше, чем современные. Секунд десять ничего не происходило, а затем экран высветил какую-то синюю полосу, и транслятор объявил: «Обнаружено дополнительное устройство ввода, обработки и хранения информации. Модель: не найдена. Ревизия: не найдена. Содержимое: отсутствует. Производится передача данных об устройстве на сервер контроля безопасности. Проверка займёт… Устройство отключено».