Эхо Благой Вести: Христианские мотивы в творчестве Дж. Р. Р. Толкина

Но все же Толкин признавал и одобрял порыв к добру, который эта традиция прячет за гордостью и скорбью. Он хотел, чтобы жители его Средиземья обладали таким же безоглядным, не разбавленным уверенностью в себе, мужеством, которое в то же время не знало бы ни ярости, ни отчаяния. Наиболее мудрые герои «Властелина Колец» часто не имеют права надеяться на благополучный исход и оказываются на самом краю бездны отчаяния, но никогда не поддаются порыву ступить в нее — в отличие, например, от Дэнэтора, который, впав в отчаяние, отказывается сражаться до последнего и, подобно древним язычникам, убивается сам себя, а заодно пытается принести в жертву своих близких[393].

Ход рассуждений профессора Шиппи, в общем, верен — хотя стоит отметить, что называть изображение «северной теории мужества» главной задачей «Властелина Колец» все‑таки не стоит. Но некоторые выводы, к которым он приходит, оказываются странными. Чуть ниже ОН пишет:

Толкину требовался новый образ совершенной храбрости, более мягкий, но не менее впечатляющий ‹.‚.›. Как ни странно, он решил замесить этот образ не на чем ином, как на смехе, веселости и полном отказе заглядывать в будущее[394].

Странно, что профессор Шиппи не замечает: эти качества вовсе не служат основой мужества героев «Властелина Колец». Скорее уж эти свойства характера — причем у Толкина они проявляются, в основном, хоббитами, «малыми мира сего» — сами являются следствием той же причины, что и само мужество — а именно, внутренней надежды, свойственной разумному существу, даже падшему, по его природе. И эта надежда, отказ отбросить ее, укрепляет героев на их пути. Толкин отвергает «языческую» сторону «северной теории мужества», исполненную гордости и мрачного самоудовлетворения. Он принимает — и преображает — лишь ту сторону этой «теории», которая может быть воспринята христианином, и более того, может оказаться одним из многих «отблесков Евангелия» в дохристианской истории. Принимаемая Толкином сторона «северной теории» — это мужество, следующее из непререкаемой верности, преданности и любви. Даже в самых отчаянных обстоятельствах герои продолжают следовать своему долгу, продолжают мужественно сражаться — в буквальном ли смысле, или в переносном. Но основание этой стойкости и этого мужества — не отчаяние. Основание его — та надежда, которую мы не можем устранить из своей природы. Герои не всегда осознают ее присутствие, иногда даже не думают, что надежда еще осталась — но все же именно она руководит ими. В некотором роде, эта неведомая надежда остается за рамками изображенной во «Властелине Колец» картины. Но она реальна — как реален свет, благодаря которому мы видим изображение на фотоснимке, даже если источник его и не попал в кадр. Подлинные мужество и надежда в толкиновской истории всегда оправданы, несмотря на то, что в глазах людей, полагающихся лишь на собственную силу, подобно Денетору η Боромнру, они могут показаться безумием. Вспомним слова Гэндальфа на Совете Эльронда:

— Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — заметил Эрестор. — А начали мы с того, что Кольцо должно быть уничтожено. Но что дальше? Пока мы и на шаг не продвинулись. Можем ли мы добраться до Огня, где оно было выковано? Ведь это путь в безнадежность. Я сказал бы, что это безумие, не чти я вековую мудрость Эльронда.

— Так безнадежность или безумие? — переспросил Гэндальф. — О безнадежности речи нет: отчаиваются и теряют надежду только те, чей конец уже предрешен. А наш — нет. В чем истинная мудрость? В том, чтобы, взвесив все возможные пути, выбрать среди них единственный. Может быть, тем, кто тешит себя ложными надеждами, это и впрямь покажется безумием. Что же, прекрасно! Безумие станет нам покровом, оно застелет глаза Врагу — ибо он мудр, он весьма мудр и взвешивает все с точностью до грана на весах своей злобы, но мерой ему служит только одно — жажда власти. Ею он мерит всех без исключения. Никогда не придет ему на ум, что, завладев Кольцом, мы попытаемся его уничтожить. Но если мы все же попытаемся, его расчеты пойдут прахом[395]'.

Слова Гэндальфа неизбежно напоминают христианскому читателю слова апостола Павла: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (1 Кор. 3, 18). Они очень «современны» (хотя эта «современность» подошла бы для почти любого времени) — как бы отвечая всем тем, кто пытается сегодня отбросить добродетель, надежду и мужество — как вещи «непрактичные». Следование правильному, то есть праведному пути всегда мудро. Быть может, иногда в будущем трудно увидеть основания для надежды, но, как справедливо говорит Гилдор, обращаясь к Фродо: «Отвагу находят обычно там, где не чают найти. Не теряй надежды!».

Милосердие