В музее тепло и пустынно.Директор шагает со мной.«Вот эта большая картинанаписана перед войной.И что нам особенно важно –показан типичнейший быт…Названье еестранновато:«Никто никому не грубит».На лавке,как будто на троне,который всему научил,сидят, неподкупные,троеспокойных и сильных мужчин.Надежда рыбацкой элиты,защита от всяких обид…Ставрида,винои маслины.Никто никому не грубит.И женщина сбоку.Непрочноее полушалок цветет.Чуть-чуть она даже порочна.Но это ей, в общем, идет!Над нею мужская когортавершитсправедливейший суд.Сейчас они встанут и гордорешение произнесут.Мужские права обозначат.Поднимут бокалы вина.Они еще пьют и не знают,что все переменитвойна…Один, орденами бряцая,вернется лишь в сорок шестом.Подастся другой в полицаи.Его расстреляют потом.А третий – большой и довольный –под Харьковомбудет убит…И женщина станет вдовою…Никто никому не грубит.
«Родных разыскиваю, родных…»
Родных разыскиваю, родных…Веселый хруст сухарей ржаных.Два слова, сказанных невзначай.В горячих кружкахбесцветный чай.Родных разыскиваю, родных…Детдом вспоил меня,как родник.Ребята с временем обнялись.(Имен не помню.Не помню лиц…)Родных разыскиваю, родных…Курящих в тамбурах ледяных.Солдат небритых, как будто лес.«Не дрейфь, малец!Победим, малец!..»Родных разыскиваю, родных…Не смог бы я ничего без них.Зову:откликнись, моя родня…О, если б кто – тоискал меня!
«Снег шел, как больной…»
Снег шел, как больной.А послена три месяца слег.Лежал – одинокий и постный –как перенесенныйслог.Гулко собаки лаяли,на каждый сугроб ворча.Дальние льды Гренландииприслали снегуврача.Белый халат метелейзатрепетал над больным.Вязли в снегу недели.Дети играли с ним.В снегу застывали сутки,и было бы все ничего,но скальпельживой сосулькиоднажды взрезал его.Снег умирал без стона,отяжелев весьма…А люди, выйдя из дома,сказали:«Нувот и весна!..»