Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет

Не удивительно поэтому, что русские революционеры непроизвольно искали параллели между событиями в современной им России и Франции 1789—1799 годов. До конца жизни это делал, например, Плеханов, «отец русского марксизма» [111].

Хотя в ходе русской революции 1905 года такие параллели приходили на ум ее участникам из числа интеллигенции, на самом деле между двумя революциями было мало общего, и в первую очередь, видимо, потому, что царизм, выбитый на первых порах из колеи, тем не менее владел ситуацией вплоть до момента подавления революции [112]. В 1905 году Ленин, называя меньшевиков «жирондистами», критиковал их за нежелание даже допустить возможность установления якобинской диктатуры в России, но обсуждение этой проблемы было в то время чисто академическим занятием [113]. Во всяком случае, Ленин прямо ссылался на то, что происходило в Конвенте в 1793 году. После поражения революции 1905—1907 годов много говорилось об отношении рабочего класса к буржуазной революции, причем с постоянными ссылками на якобинство и его природу, хотя дальше сравнений самого общего характера с периодом 1789—1799 годов дело не шло.

А вот в 1917 году и позднее аналогии с революционной Францией проводились постоянно. Доходило даже до того, что ряд деятелей русской революции отождествлялись с французскими революционерами прошлого. Так, в 1919 году У. Г. Чемберлен, который позднее написал один из лучших трудов по истории русской революции, называл Ленина Робеспьером, «но с более блестящим умом и мыслящим более широкими категориями», однако Чарльз Уиллис Томпсон двумя годами позднее счел такое сравнение неправомерным. По мнению Чемберлена, Троцкий был новым Сен-Жюстом, а вот Томпсон сравнивал его с Карно, организатором революционных армий; кое-кто даже сравнивал Троцкого с Маратом [114]. Привожу эти примеры лишь для того, чтобы показать, сколь тесной представлялась современникам связь между двумя революциями.

Посмотрим, как русские революционеры, знатоки истории, сравнивали собственную революцию с французской. \70\ Н. Н. Суханов, оставивший известные записки о событиях 1917 года, являет собой яркий пример человека, «взращенного на истории французской и английской революций». Он считал, что «двоевластие» Советов и Временного правительства закончится приходом к власти Наполеона или Кромвеля — вот только кто из революционных политиков выступит в этой роли? — или, возможно, Робеспьера (хотя кандидата на эту роль вроде бы не было видно) [115]. О том же размышлял в это время и Троцкий, ибо его «История русской революции» пестрит сравнениями подобного рода. На примере конституционных демократов (основной либеральной партии), стремившихся сохранить конституционную монархию, он показывает, сколь сильно отличается год 1917 от 1789-го: во Франции королевская власть была еще сильна, в России же царизм уже лишился поддержки народа. Наличие «двоевластия» опять же приводит на ум параллели с английской и французской революциями. В июле 1917 года большевикам пришлось встать во главе народных демонстраций, проведение которых они считали несвоевременным. Разгон этих демонстраций привел к временному поражению их партии, Ленин был вынужден бежать из Петрограда. Троцкий тут же напомнил об аналогичных демонстрациях на Марсовом поле в июле 1791 года, в которых по настоянию Лафайета приняли участие и республиканцы. Троцкий также сравнивал вторую, более радикальную революцию 10 августа 1792 г. с Октябрьской, отметив, что и та и другая не были чем-то неожиданным, но в то же время практически не встретили сопротивления [116].