Эхо Мертвого озера

Я обнимаю сына, поворачиваясь так, чтобы закрыть его собой, если полицейский вдруг решит выстрелить.

– Коннор, тише, все хорошо, – успокаиваю его.

Но сын вырывается из объятий:

– Это Уилла и Мэнди все подстроили. Они пытались меня подставить, как будто я во всем виноват.

Мэнди за спиной офицера вопит еще громче:

– Он врет! Разве вы не знаете, кто он? Его отец – Мэлвин Ройял! Он сын серийного убийцы. Он связал Уиллу и сказал, что хочет живьем содрать с нее кожу. Я была там! Я видела, как она была привязана к стулу! Скажи им, Коннор. Ведь это правда. Скажи им!

Сын качает головой.

– Я не… Она не… Я имею в виду, что Уилла позвонила мне и сказала, что ей нужна помощь. Она уже была связана, когда я ее нашел… – Голос сына начинает дрожать.

– Тише, Коннор, – прошу я его. – Больше ничего не говори.

– Но, мама… – Он несколько раз моргает, словно пытаясь сосредоточиться. – Я не сделал ей ничего плохого.

В его голосе такое отчаяние, что у меня чуть сердце не останавливается.

– Знаю, сынок.

– Я не… – Он качает головой и снова моргает. – Я не…

Кажется, ему плохо.

– Коннор? Коннор!

Сын начинает оседать. Он слишком тяжелый, чтобы удержать его, и я могу только смягчить падение собственным телом, когда мы вместе валимся на землю.

– Я не как он. Не как Мэлвин. Я не монстр.

Я обнимаю его за плечи и только тут понимаю, что плачу.

– Коннор! Ты меня слышишь? Помогите! – кричу я.

Парамедики мигом подскакивают к нам, снимают Коннора с моих колен и кладут на землю. Я, как в тумане, наблюдаю, как они проверяют его жизненные показатели, пытаются привести в чувство. Они действуют уверенно и четко, но я вижу, как они торопятся. И мне страшно.

– С ним все будет хорошо? – кричу я.

Они не отвечают – слишком заняты Коннором. Поднимают его на каталку и везут к машине «Скорой помощи». Я иду следом и вдруг чувствую на плече чью-то руку. Это офицер.

– Мэм, мне нужно, чтобы вы прошли со мной и ответили на вопросы.

Разворачиваюсь лицом к нему:

– Я не оставлю сына.

Полицейский тянется за наручниками.

– Мэм…

Я оскаливаюсь и широко развожу руки.

– Единственный способ изолировать меня от сына – это застрелить меня.

Офицер не поднимает пистолет, и я опять поворачиваюсь к машине. Полицейский отпускает меня, но до са́мой больницы едет за «Скорой» с включенной мигалкой и сиреной. Коннором занимаются всю дорогу – ставят капельницы, вводят лекарства, выкрикивая какие-то цифры и статистические показатели, в которых я ни бум-бум.

Я стараюсь не мешать и, сидя в сторонке, могу только прикасаться к ногам Коннора. Они почему-то голые, и, глядя на них, я вспоминаю, как когда-то целовала эти пальчики, чтобы рассмешить сына. Это срабатывало всегда, даже если Коннор бился в страшной истерике. Как только я притворялась, что сейчас съем его ноги, сын не мог удержаться от хохота.

Не представляю, как я буду жить, если больше никогда не услышу его смех.

Гардения – маленький городок в сельской местности, больница тоже небольшая, и несколько тяжелораненых одновременно здесь большая редкость. Три «Скорых» подъезжают одна за другой с интервалом в десять минут, быстро заполняя стоянку.

Я останавливаю первую попавшуюся сотрудницу:

– Ви, моя дочь… Ее привезли с ранением живота.

Женщина опускает руку мне на плечо:

– Ею занимаются.

Я чувствую, что дрожу от страха.

– И мой сын – я приехала вместе с ним.

– Как только что-то выясним, сразу сообщим.

Я даже не понимаю, что иду вместе с ней в приемный покой и оказываюсь лицом к лицу с тем самым офицером. Он жестом указывает на стул. Сажусь только потому, что не знаю, чем еще себя занять. Не замечаю, как полицейский куда-то отлучается, но он снова возникает передо мной и предлагает кофе.

Неожиданно со стороны человека, которому я совсем недавно предлагала застрелить меня.

Через несколько минут подъезжает четвертая машина. Я слышу ее сирену, а потом в отделение неотложной помощи заходят медики и Мэнди, все еще оплакивающая свою бедную подругу и те ужасы, которое они пережили из-за мальчика-монстра.

Еще не успев осознать это, я вскакиваю с места. Полицейский, видимо, тоже растерян моей внезапностью, потому что я уже пробегаю половину приемного покоя, прежде чем он делает жест, пытаясь остановить меня.

Поздно. Я подскакиваю к Мэнди, не задумываясь, протягиваю руку и срываю с ее шеи эту идиотскую цепочку с талисманом. Мэнди протестующе визжит.

Я раскачиваю цепочку перед ее лицом.

– Думаешь, я не знаю, что это? Думаешь, я не знаю все и про тебя, и про Уиллу, и про Джульетту? И про идиотские игры, в которые вы любили играть?

Взгляд Мэнди меняется. В нем изумление и страх. Она моргает, пытаясь изобразить саму невинность:

– Не понимаю, о чем вы говорите. – Она смотрит мимо меня на полицейского: – Она только что напала на меня у вас на глазах. Разве вы не остановите ее?

Я наклоняюсь к ней ближе.

– Я нашла сообщения в телефоне Джульетты. Она так и не удалила их. И не удалила секретный чат.

Ее рот открывается и закрывается, как у рыбы, выброшенной на берег.