Эхо ненависти

– Утопленник?! – хлопнул в ладони Соколов и от переизбытка чувств обнял Богдана. – Не зря его так назвали – значит, он кого-то топил?! Фантастика! В такое верить невозможно! Богдан, вези меня к этой бабке!

– Погоди, сначала зайдем к нам в отдел, – категорично заявил оперативник. – Ганна приготовила закуску, отметим нашу машину, вчерашней горилки осталось еще много – бутылок восемь.

– Опять пить! – застонал Соколов. – Ладно, только ради Ганны и пойду.

– Послушай, Сергей, по-моему, она на тебя не ровно дышит, – поделился своими наблюдениями Богдан. – А что, молодая, симпатичная, да к тому же холостая. Кстати, Сергей, ты женатый?

– Нет, – соврал он, покраснев.

– Вот и возьми ее с собой. Думаю, что она согласится, тут ей грозит одиночество – алкашня, наркоши, судимые. Нормальных женихов по пальцам можно сосчитать.

Соколов ничего не ответил, погрузившись в думы.

В кабинете находились Ганна, Алексей и еще два парня, которых Соколов видел впервые. Посреди кабинета был накрыт стол, рядом на полу ждали своего часа аккурат те самые восемь бутылок горилки со вчерашнего пикника.

Ганна была неотразима! Она распустила волосы, которые длинными локонами ниспадали вниз, поменяла деловой костюм на легкое платьице, лицо сияло счастьем.

«Боже, как она мила! – думал сыщик, любуясь ею. – Нет, надо побыстрее уехать отсюда, иначе я останусь тут навсегда!»

Он своим безошибочным чутьем понял, что девушка прихорошилась ради него.

Увидев Соколова, Ганна улыбнулась ему и, поздоровавшись кивком головы, стеснительно отвела взгляд в сторону.

Когда все, кроме Ганны, выпили по три рюмки горилки, Соколов решительно отказался от дальнейшего застолья:

– Богдан, хватит. Мне надо поговорить со свидетельницей.

Мудрый оперативник, уже чувствуя теплое отношение девушки к приезжему оперу, приказал, указав пальцем на Ганну:

– Отведешь Серегу к той бабке Лукерье. Как закончите, вернитесь обратно – мы будем в кабинете.

Сев на заднее сиденье «Жигулей», Соколов, немного опьяневший, а оттого более раскрепощенный, взял Ганну за руку и поцеловал в открытое плечо. Девушка легонько толкнула его и с улыбкой приложила палец к губам, мол, водитель Андрей все видит через зеркало заднего вида.

Сыщик стал осознавать, что она все больше и больше нравится ему, он понял, что начинает влюбляться в нее, и теперь с ужасом представлял время расставания с ней. Для него это, возможно, была любовь с первого взгляда, ранее он не чувствовал такого никогда и всегда с юмором воспринимал рассказы людей, испытавших нечто подобное. И самым приятным для сыщика стало то, что эти чувства, скорее всего, взаимные: ее бездонные глаза, излучающие счастье и добро, ее прекрасное лицо с печатью непорочности, стройная фигура с влекущей женственностью, все ее естество говорило о том, что она тоже влюблена в него.

Бабка Лукерья – Карпенко Гликерия Афанасьевна, старушка восьмидесяти лет, встретила гостей недружелюбно. Она смягчилась только тогда, когда Ганна на украинском языке ей сказала, что разговор пойдет об ее племяннике Тарасе, который пропал после войны.

– Да, пропал после войны. Думали, что его убили, а он, оказывается, лежит в психбольнице. Не понимаю, как он так долго там находился? – сказала она.

Все это было произнесено на украинском языке, переводчицей выступила Ганна.

– Ганна, спроси: она уверена, что это ее племянник? – попросил девушку сыщик.

– Уверена. До войны мы жили в одном доме. Как я могу ошибиться?

– Какие-нибудь фотографии Тараса у вас остались?

Лукерья встала и пошла в другую комнату. Вскоре она вернулась с альбомом и, полистав его, достала старую фотографию, где были запечатлены молодая женщина в теле, пацаненок и девчушка десяти-двенадцати лет на фоне деревянных стен.

– Вот мы у пана Володарского на мельнице работали. Тарас и Женька подметали, а я таскала кули. Сильная я была тогда, похлеще мужчин.

– Какой это год?

– Примерно тридцатый. Тогда мы были под поляками.

Соколов пригляделся к фотографии. Мальчик действительно отдаленно напоминал неизвестного. Отложив фотографию, он спросил:

– Как фамилия у девочки, которая стоит рядом с Тарасом?

– У Женьки? Сухорученко. Она наша дальняя родственница.

«Сухорученко, Сухорученко, – думал сыщик, силясь вспомнить знакомую фамилию, и вдруг его ударило словно молнией: – Евгения Сухорученко, которая утонула в Трускавце! Это она и есть! Зачем он ее убил?! Она его узнала и подписала себе приговор!»

– Где она сейчас? – еле сдерживая волнение, спросил ее сыщик.

– Умерла. Поехала в санаторий и утонула.

– В Трускавце?

– Да. Вы что, знаете этот случай? – Старушка подозрительно глянула на сыщика.

– Нет, просто предположил, – мотнул головой Соколов и спросил: – Где она жила, есть ли сейчас у нее родственники?

– Дочь живет ближе к реке по улице Коммунистическая. С мужем и с детьми.

– Ее фамилия?

– Мельниченко Олеся.

– А документы Тараса?

– Нема документи.

– Имеются ли прямые родственники Тараса?

– Немае родичив. Померли усе.

Соколов повернулся к Ганне и попросил: