Эхо ненависти

– Я, когда впервые увидел ее, тоже сразу влюбился. Она была настолько красива и недоступна, что я даже не мечтал, что у нас сложатся отношения. Но тогда все стало развиваться очень стремительно, и за два дня мы с ней породнились, как самые близкие люди. Богдан, ты сказал правду – мне действительно повезло встретить на своем пути Ганну. Эту встречу я ни на что не променяю. Теперь я понимаю, что никогда раньше не испытывал любовь.

Мужчины опустошили свои стаканы, и Богдан стал рассказывать:

– Андрея похоронили на другом кладбище рядом с отцом. Наша ласточка «Жигули» в хлам, не подлежит восстановлению. Ганна и Андрей погибли при исполнении, поэтому памятники будут сооружены за счет МВД, в конце сентября будут готовы. А мы с женой уезжаем на Камчатку. Там в милиции работает мой одноклассник, он и позвал нас, и уже нашел работу для Мирославы в местной школе. Так что, надеюсь, будем встречаться.

– Молодцы, решились уехать на край земли, – улыбнулся Соколов. – Ты же читал: в моем письме есть песня – спой ее для Мирославы.

– Увезу тебя я в тундру? – рассмеялся Богдан. – Думаешь, что не спел? Давно уже исполнил перед ней на коленях.

– И как она?

– Она очень счастлива, что уезжаем.

– Богдан, к тебе будет просьба: скоро придет второе мое письмо, которое я написал еще не зная, что ее уже нет в живых. Ты возьми оба письма и закопай рядом с могилой Ганны – пусть она прочтет.

– Хорошо, сделаю, – кивнул оперативник. – Если к этому времени мы уедем, то попрошу Алексея.

Когда выпили еще по стакану горилки, Соколов попросил Богдана:

– Оставь меня до вечера с Ганной наедине. Посижу, поговорю с ней…

Местный сыщик, посмотрев на часы, ответил:

– Сейчас три, в шесть приеду. Хватит времени?

– Да, спасибо.

Как только Богдан уехал, Соколов встал на колени и, обняв холмик, прошептал:

– Вот я и приехал к тебе, моя Ганночка. Я тебя люблю и буду любить до конца жизни. Прости меня, любимая, из-за меня ты погибла, я никогда себе этого не прощу.

Когда Богдан вернулся к могиле, застал Соколова лежащим с закрытыми глазами рядом с могильным холмиком. Он испуганно растолкал его и, когда тот открыл глаза, облегченно выдохнул:

– Уф, ты что человека пугаешь?! Давно лежишь?

Соколов, ничего не говоря, поднялся и сел на камень.

Богдан разлил горилку и, постояв в задумчивости, сказал:

– Сергей, давай еще раз помянем нашу Ганну.

Когда стаканы были уже пусты, оперативник предложил:

– Сейчас поедем ко мне домой, поужинаем, а потом я отвезу тебя в гостиницу.

Соколов помотал головой:

– Богдан, спасибо. Отвези меня сразу в гостиницу, мне плохо. Завтра я уеду.

– Что так быстро-то? – удивленно вскинул голову местный опер. – К матери Ганны не хочешь зайти?

– Нет, не пойду. Кто я для нее? Случайный человек…

– Вообще-то правильно, – согласился Богдан. – Зачем бередить рану.

Попрощавшись с Богданом возле гостиницы и попросив его, чтобы он нашел и принес ему какую-нибудь фотографию Ганны, он зашел в номер и свалился на кровать. Ночью он спал тревожным сном, резко открывал глаза, вставал с кровати, жадно припадал к бутылке с «Нафтусей», чтобы вновь забыться в беспокойной дремоте. В очередной раз, когда он лег на кровать и закрыл глаза, к нему пришла Ганна. Она тихо улыбается, протягивает руки и до боли родным голосом говорит: «Здравствуй, милый! Ты приехал, чтобы увезти меня на край земли?» Сыщик ликует от того, что смерть любимой была кошмарным сном, хочет обнять ее, но руки хватают воздух, и он резко открывает глаза.

Утром, встав спозаранку с постели, сыщик заметил на столе фотографию размером со спичечный коробок. Он взял в руку снимок и обомлел – с фотокарточки, еле сдерживая улыбку, на него глядела Ганна! Он сел на кровать и долго вглядывался в любимые черты лица, находя что-то еще новое, неповторимое, необыкновенное, близкое сердцу.

На немой вопрос сыщика женщина-администратор объяснила, что ночью приезжали из милиции и попросили оставить фотографию на столе, что она и сделала.

В полдень Соколов был уже во Львове. Он ходил по тем местам, где они гуляли с Ганной. В парке нашел ту скамейку, где они, обнявшись, отдыхали после долгой прогулки, потрогал качели, на которых они качались, купил мороженое в том же киоске…

Тихая тоска и тяжелые мысли глодали его все сильней, он еще острее стал осознавать, что того счастья, которое у него было всего-то два месяца назад, никогда уже не будет. Угнетаемый этими чувствами, он не заметил, как оказался возле ресторана, где Ганна впервые призналась ему в любви.

Стол, за которым они сидели, был занят, и Соколов, подозвав официанта, попросил:

– Я хочу сесть именно за тот стол. Когда он освободится, будьте добры, предупредите меня, я буду ждать в фойе.

Вскоре сыщик сидел за тем самым столом, где Ганна на незнакомом ей языке неуклюже и стеснительно, а оттого еще прекрасней и восхитительней, призналась ему в любви.

Заказав две порции антрекотов с картошкой, Соколов попросил официанта принести бутылку шампанского и разлить в два бокала.

Наполнив бокалы шампанским, официант поинтересовался:

– Вы кого-то ждете?

– Жду, – ответил сыщик. – И буду ждать всю жизнь.