Эхо ненависти

Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам,
Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам.
По хрустящему морозу поспешим на край земли
И среди сугробов дымных затеряемся в дали.
Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним
И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю.
Ты узнаешь, что напрасно называют север крайним,
Ты увидишь, он бескрайний, я тебе его дарю.
Увезу тебя я в тундру, увезу тебя одну,
Ярким северным сияньем твои плечи оберну,
Ничего, что здесь метели, не беда, что холода,
Если ты полюбишь север, не разлюбишь никогда.

Ганна, сказать честно, я оленей и северное сияние еще не видел в глаза. Мы с тобой обязательно поедем в Заполярье, чтобы увидеть этих красивых животных и явления природы.

Любимая, я буду с нетерпением ждать от тебя письма.

Жду, целую, скучаю, твой Сергей.

Опустив письмо в почтовый ящик, Соколов ждал ответа полтора месяца. Уже середина августа, и нет никаких вестей от Ганны.

Отчаявшись и подумав, что девушка не простила его недомолвки, Соколов написал второе письмо.

Любимая моя Ганна!

Ты мне не ответила, и я теряюсь в догадках, почему ты молчишь. Если ты обиделась на меня, то, пожалуйста, прости. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Ганна, я не могу без тебя, я люблю тебя так сильно, как никто другой не сможет полюбить.

Ганночка моя, напиши мне, и я, бросив все на свете, примчусь к тебе.

Любимая, ответь мне, пожалуйста.

Целую крепко-крепко, твой Сергей

На второй день, как Соколов отправил письмо, ему позвонили. Услышав, кто ему звонит, он радостно воскликнул:

– Богдан, это ты?! Здравствуй, дорогой мой друг! Откуда звонишь?

– У нас в Бориславе плохая связь, я звоню из Львова. Сергей, ты извини меня, но я прочитал твое письмо для Ганны. Из секретариата передали мне…

– Не понял. А почему Ганна сама не взяла это письмо? – удивленно спросил Соколов.

– Нет Ганны, – глухо ответил Богдан.

– Как нет?! А куда уехала?

– Нет ее. Погибла она.

– К-к-как погибла? Ты что несешь-то?!

– Погибла наша Ганна, разбилась на машине. Уже месяц как похоронили.

– Богдан, скажи, что ты пошутил! Богдан, все это неправда, да?! – дрогнувшим голосом крикнул сыщик.

– Такими словами не шутят. Поехали во Львов с отчетом, навстречу выскочил МАЗ. Никаких шансов, погибли оба – она и Андрей.

Соколов, бросив трубку на стол, долго сидел, схватившись за голову. Когда сыщик вновь поднял трубку, Богдан был еще на связи, он грустно промолвил:

– Я знал, что она любила тебя. Как ты уехал, ее словно подменили. Из той веселой девчонки она превратилась в грустящую девушку. Постоянно думала о тебе. Начнем о чем-то говорить, она улыбнется так тоскливо и скажет: «А помните, как приезжал Сергей и сделал то-то и то-то».

– Где похоронили? – плача, спросил Соколов.

– На городском кладбище.

Рыдания рвались из груди сыщика, он, не в силах дальше разговаривать, бросил телефонную трубку.

Сыщик добрался до сейфа, открыв его, достал бутылку горилки, которую привез из украинской командировки и хранил до лучших времен, и, раскупорив, полностью опустошил ее прямо из горла.

Он, пошатываясь, шел по ночному городу домой. Слезы застилали глаза, губы беспрестанно шептали: «Ганна, моя Ганнушка! Любимая моя, почему же ты покинула меня?!»

На второй день Соколов не пришел на работу. На вечерней планерке начальник угрозыска Поликарпов поднял оперативника из его группы и спросил:

– Что случилось с Соколовым? Почему его сегодня нет на работе?

– Вадим Петрович, он заболел, – пролепетал оперативник, заранее зная, что Поликарпова не обмануть.

– Не вешай мне лапшу на уши! – рявкнул начальник. – Запил?!

– Есть немного, – признался сыщик. – У него какое-то горе.

– Что за горе?

– Не говорит.

– Что за оперативник, который не может узнать, отчего человек пьет? – укорил подчиненного руководитель и приказал:

– Подгони машину, съезжу сам и все разузнаю.