Эхо ненависти

– Ну что, Потопельник, доволен? – усмехнулся Соколов. – Далее я попытаюсь воссоздать картину твоих преступлений в послевоенное время. Итак, в сорок четвертом тебе удается ускользнуть от наказания. Будь уверен, если бы тебя тогда поймали чекисты, пошел бы следом за своим приятелем Карповичем, но увы! Ты на нелегальном положении и лихорадочно ищешь документы прикрытия. В сорок седьмом в составе строительной бригады выезжаешь в Белоруссию. Недалеко от города Бобруйска бригада строит коровник для колхоза. Ты замечаешь, что председатель колхоза Левчук внешне похож на тебя, поэтому тайком проникаешь в его кабинет и крадешь его документы, а также орден Красной Звезды. Теперь ты Левчук. В сорок восьмом ты в составе другой бригады выезжаешь в Псковскую область, где строишь коровник. Там убиваешь своим излюбленным способом некую Савватееву, тебя задерживают. Тут обнаруживаются твои писательские способности – ты обращаешься к самому Сталину. Читал ли Сталин твою жалобу, доподлинно неизвестно, но факт остается фактом – письмо дошло до секретариата ЦК ВКП(б). Следователи не стали копаться в твоей биографии и, исполняя волю партии о бережном отношении к лицам, которые проливали кровь за Родину, освобождают тебя из тюрьмы. В пятьдесят восьмом ты объявляешься в Таганроге. Где ты был эти десять лет и кого за это время убил, следствию еще предстоит уточнить. Итак, ты в Таганроге. Здесь ты знакомишься с Сашко Клавдией, начинаешь с ней сожительствовать и вскоре ее убиваешь, утопив на пляже. Почему убил? Тут только одно предположение – она заподозрила, что ты не тот, за кого выдаешь себя. Тебя снова задерживают, но ты, будучи подкованным, обращаешься к Хрущеву, и история с твоим чудесным освобождением повторяется. Идем дальше. В конце шестидесятых ты объявляешься в Киеве. Где все это время жил, предстоит уточнить. Ты начинаешь сожительствовать с некой Пелагеей. Она подозревает в тебе не белоруса-фронтовика, а западного украинца с темным прошлым, и странным образом заканчивает жизнь в ванне с водой. Никто не заподозрил, что труп Пелагеи криминальный, поэтому ее смерть относят к несчастному случаю и хоронят. Ты остаешься на жилплощади покойной. Наступает семьдесят пятый год. Тебе, как фронтовику, по месту работы выделяют санаторно-курортную путевку в Трускавец. Далее я немного пофантазирую: ты сначала отказываешься от путевки, ссылаясь на занятость и крепкое здоровье, но местком настаивает. А на самом деле ты боишься, что тебя в Трускавце могут опознать, ведь это твои родные места. Но ностальгические воспоминания берут верх, и ты, немного подумав, решаешься на рискованный шаг. В санатории тебя узнает твоя землячка Сухорученко и заканчивает жизнь в ванне с «Нафтусей». Тебя задерживают, но ты готов к этому и строчишь письмо Брежневу. Вскоре тебя освобождают, а бедную Сухорученко хоронят, как погибшую в результате несчастного случая. Уже понимая, что кольцо вокруг тебя сжимается, ты решаешь уехать подальше от центра и перебираешься в Якутию. Здесь ты вроде бы успокоился, да и годы берут свое, но желание убивать женщин у тебя нет-нет да появляется. Когда ты ремонтировал стол у Плаховой, у тебя уже созрел план убить ее. Ты похищаешь запасной ключ и ночью возвращаешься. Подкрадываешься к кровати, несколько раз бьешь ее ножом. Она смертельно ранена, поэтому не оказывает тебе достойного сопротивления. Ты берешь ее на руки и кладешь в ванну, спускаешь воду. Женщина еще жива и захлебывается водой. Ты режешь ей горло и уходишь. Дверь оставляешь незапертой, чтобы подумали, что хозяйка сама открыла ее преступнику, а вот с запасным ключом получилась промашка – ты забыл его повесить обратно на гвоздик и опрометчиво оставляешь в кармане куртки. Но ты спокоен – по твоим подсчетам, труп найдут через несколько дней, за это время ты успеешь уничтожить все улики. Но увы, за тобой пришли в это же утро, и это не входило в твои планы. Ну как мой рассказ, господин Кабалюк?

Сыщик испытующе посмотрел на арестованного.

– Конечно, все вроде бы складно и к месту, – усмехнулся арестованный. – Да, я Кабалюк Тарас Фролович. Но я заявляю, что никого не убивал. Да, служил у немцев, да, хотел вступить в дивизию «Галичина», да, служил в полиции, но в кровавых делах я не замешан. Я был батальонным интендантом и занимался хозяйственными делами. А после войны я никого пальцем не тронул, не то что убить.

– А почему не явились с повинной, если на вас нет крови? – спросил его Чикин. – После войны были объявлены три амнистии на приспешников фашистов-коллаборационистов.

– Как-то испугался, – пожал плечами арестованный. – Тогда с нашим братом долго не разбирались.

– Не ври, – жестко отрезал Чикин. – Тысячи бандеровцев помилованы и живут нормальной жизнью советского человека.

– Ну так получилось, – вздохнул Кабалюк. – Не нашел в себе силы.

– Марина Станиславовна, хочу сделать заявление, – обратился к следователю Чикин. – Наши коллеги из Львова нашли двух свидетелей злодеяний Кабалюка на территории Украины.

Услышав про это, Соколов проговорил со злостью: