Эхо тайги

Ксюша видела, будто идет по тайге. Снег глубоченный, пихты до половины замело, и на снегу цветы: красные, желтые, голубые, и пихты в цветах. «Чудно-то как, — думала Ксюша, — отродясь пихта не цвела», — и видит, среди цветов стол стоит праздничный. На нем и шаньги, и пироги, и рыба разная, и маралятина самая лучшая. И гостей кругом!.. Все разряжены, в ладони хлопают и песни поют.

«Праздник какой-то, — удивилась Ксюша, — а я не прибрана».

«Тебе можно, — сказал ей сват с полотенцем через плечо. — Ты же невеста. Сейчас твою свадьбу с Ванюшкой справлять будем».

У Ксюши от счастья дыхание перехватило. Она спросила только:

— А где же Ваня?

— Вон стоит.

И тоже не прибран. Даже рубаха порвана. А пошто он такой невеселый?

— Ваня, — подбежала к нему, — разгладь ты нахмурку. Дай я тебя поцелую. Пошто отворачиваться? Забыл, как грезили друг друга нежить, голубить сарынь?

Не успел Ванюшка ответить, как раздался крик!

— Тревога… На площадь строиться…

Ксюша с трудом открыла глаза, быстро оделась, схватила винтовку.

По обводу площади у церкви ровным квадратом строились партизаны. Вавила с Верой в середине и с ними еще двое.

Ванюшку как оглоблей ударило. Оглянулся, куда бы спрятаться, рванулся было в сторону, да одумался; «Побежишь — сразу поймают. Эх, Ваньша, до чего же тебе не везет. Расстреляют… Ксюха заступится… Может, помилуют?»

— Вань, ты нездоров?

— А… ты, Ксюха?

— Отойди… присядь…

Качнулся Ванюшка, но удержался. Уйти нельзя. Он один из всех стоявших в строю знал, для чего построен отряд, что за люди стоят с Вавилой и Верой. «Кинуться в ноги. Признаться? Прощения молить?…»

Вавила, Вера и хуторяне начали обходить строй. Шли медленно, вглядываясь в лица, иногда останавливаясь возле кого-нибудь. Вот они уже совсем близко.

— Один краснорожий такой, я его сразу признаю, — повторял усатый хуторянин.

— Нет у нас краснорожих.

— А второй — чернявый, цыган, — вторил ему круглолицый.

«Господи, пронеси, я же был с бородой». Ванюшка начал молиться про себя, обещая богу все, что имел, все, что будет иметь, обещая с этого часа вести жизнь святую, если он сохранит ему жизнь.

Хуторяне подходили к Ванюшке. Он поднял одно плечо выше другого. Надул немного правую щеку, а глаз над нею полуприкрыл. «Эх, знать б, так рожу углем намазал… Боже, не выдай…» Сутулый пошто-то Вавилу за локоть взял… «Узнал, проклятущий?… Конец! Бежать! Может статься, огородами убегу?» Но ноги как приросли. А хуторяне все смотрят. На ноги посмотрели, на шапку.

Вера подошла и с удивлением спросила Ванюшку:

— Что у тебя за щекой? Да ты бледен?

Ответить? Узнают по голосу. «Господи, сотвори чудо, укрой меня от вражеских глаз!»

И чудо свершилось.

— Это, Вера, его пчела в ноябре укусила, — под общий хохот брякнул сосед.

А другой завернул еще крепче:

— Ксюха с приходу пяткой под глаз подвезла.

— Ха-ха-ха…

Страх перекосил лицо Ванюшки, исказил черты, и хуторяне прошли.

«Слава тебе, господи, — молился Ванюшка… — Да я… да теперь ни ногой. Якима и близко не подпущу, будь он проклят, сатана. Из-за него все: нудит, нудит, раскровит душу,…»

— Видите, — говорил тем временем хуторянам Вавила, — среди моих бойцов нет бандитов. Они готовы умереть за народ и свободу. Были у нас случайные люди, мародерствовали, так больше не безобразничают.

В дальнем углу площади раздался шум:

— Нам к командиру.

— Командир строй обходит.

— А нам его срочно.

«Другие пришли с жалобами. Стало быть, новый обход?» — Ванюшка сник. И тихо, как проткнутый резиновый чертик, осел на снег.

Ойкнула Ксюша:

— Ваня, што ты?

Она трясла Ванюшку, пыталась поднять, а он валился набок, как неживой.

Пришельцы вышли на площадь. Один из них — рыжий, усатый снял шапку и закрутил ею над головой.

— Вавила!

Вера вгляделась.

— Это те, что пытались остановить нас на дороге.

— Это же Кешка! Рыжий Кеха, камышовский председатель партийной ячейки! Помнишь, я рассказывал тебе про него. А рядом с ним Борис Лукич, будь он неладен, камышовский эсер, что устроил нам с Егором побоище. — Вавила стремительно подошел к Иннокентию, не глядя на Бориса Лукича, обнял его. — Идите пока в избу. Я скоро приду.

Кешка отмахнулся:

— Времени нет чаи распивать. Горев вышел с отрядом. На конях.

— Слыхал, только не знаю куда.

— На Богомдарованный. С ними сын Ваницкого!

Вера чуть слышно вздохнула. А Борис Лукич, ухватив Вавилу за рукав, скороговоркой выпалил:

— Винюсь. Я многое передумал и решил, что был неправ, прошу дать мне винтовку, Я докажу свою преданность делу рабочего класса. Не пожалею крови…

Вавила с улыбкой протянул ему руку, подумал: «Громко звучат слова нашей правды, если такой матерый волк открещивается от своей партии».

— Вера, ты помнишь, я тебе говорил про него? В Камышовке…

— Помню. — Вера с трудом отогнала мысли о Валерии. — Простите, а вы давно осознали ошибки эсеров и встали на нашу сторону?

— Да, конечно… То есть, если окончательно и бесповоротно, недавно.

— Вероятно, и вас порол Горев? Я правильно поняла?

— Вера!

— Что — Вера? Ты командир. Ты прежде меня должен задаться таким вопросом и крепко подумать. Я не в восторге от людей, которые быстро меняют убеждения.