Эхо тайги

— Помогите… господи… Люди… — кричала женщина, пытаясь порвать ремни. Справа от двери сундук, вокруг ворох вещей. Рядом винтовка. Мужчина роется в сундуке и кричит:

— Должны быть деньги! Должны!.. Где они?

Вера отбросила винтовку в сторону н направила браунинг на человека, рывшегося в сундуке.

— Руки вверх, мерзавец!

Когда мародер повернулся к Вере, та отпрянула и чуть не опустила руку с оружием.

— Яким? Быть не может! Мы вас в Притаежном искали…

Яким пьян. На лице и злость и блаженство. Он только что пропустил стаканчик чудесного первача, нашел в сундуке увесистый мешочек с золотом, и если бы еще деньги… Качнувшись, он уселся на край открытого сундука и спросил недовольно:

— Мадам, вы меня, кажется, знаете?

— Линда… Линду спа-а-сите, — истошно кричала женщина у окна.

Вера чуть отступила и крикнула женщине:

— Где ваша Линда? Что с ней случилось?

Ответа не дождалась. Стон донесся из комнаты-боковушки и, отодвинув штору, порог переступила высокая девушка. Кофта и юбка порваны. Серые глаза округлены от ужаса.

— Ма-ама… Ма-ама… — держась за косяк двери, она медленно опустилась на пол.

Мать закричала истошно.

— Линда… Дочка…

Вера не успела разобраться в событиях, оправиться от неожиданной встречи с Якимом, как на пороге боковушка показался мужчина с копной всклокоченных черных волос, с кровоточащими царапинами на лице.

«Это тот самый черноволосый грабитель, на которого столько жаловались хуторяне! Значит, второй — Яким?» — подумала Вера и крикнула:

— Руки вверх! Оба к стене! Стреляю! — и выстрелила чуть выше головы черноволосого. Он бросился на пол и Вера увидела, как из-под сбитого набок черного парика выбились русые волосы. И черная борода сбилась набок.

— Ванюшка?! — Вера не верила своим глазам — Мерзавец! Шляешься по хуторам и насилуешь девушек?! Ах, подлец!

В открытую дверь с трудом вошел высокий, плечистый мужчина. На голове его кровь.

— Отец, отец, — крикнула девочка у окна.

Что она дальше кричала, Вера не поняла.

— Хозяин, — позвала она, наберитесь сил. Обыщите карманы у мерзавцев, у них могут быть гранаты и револьверы. Смелее, смелее. Я их держу на прицеле. Теперь давайте веревки и вяжите… Крепче, крепче…

11

Ванюшку и Якима втолкнули в холодный клоповник. Кого только не сажали и не бросали сюда: бесфамильных бродяг, в истлевших азямах, чубатых, избитых до полусмерти цыган, заподозренных в конокрадстве, бывало, и трупы убитых в драке по неделе ожидали здесь приезда начальства. Здесь и пороли по приговору мирского схода. И все оставляло свои запахи. Они сохранялись, накапливались и с годами становились все гуще. Когда Якима втолкнули сюда, у него перехватило дух, и он забарабанил в дверь кулаками:

— Куда вы меня привели! Я задыхаюсь… тут нечем дышать. Откройте, пожалуйста, форточку.

— Найдешь, подлюга, чем дышать, коль жить захочешь, — ответили из-за двери. — А сдохнешь, туда и дорога.

— П-послушайте, вы, нахал, выбирайте слова. Да, я пьян… ч-ч-чуточку пьян, но это не дает вам права хамить.

Ванюшка молча пробрался в дальний угол, присел на корточки и затих. Яким выпил много, но еще держался на ногах. Сорвав с шеи шарф, чтоб легче было дышать, с трудом расстегнув верхние пуговицы полушубка, пробормотал!

— Я хочу спать… как мед-ведь… Где тут кровать? Ничего не вижу. — Качаясь, Яким хлопнул в ладони. — Х-хо-зяин!.. — и свалился кулем на пол.

В пьяном бреду ему чудилось, что он на каком-то званом обеде. На стенах — хрустальные бра, на столах — вазы с сочными фруктами и много-много шампанского. Он читает стихи, а в ответ овации… Стиснутый толпой поклонников и поклонниц, он не может пошевелиться, ему нечем дышать…

— Почему тут так темно и душно? — пробормотал он.

За спиной раздался смешок. Затем хохот. Яким окончательно очнулся. Легкий морозец прошел по спине.

— Простите, кто вы такой… с кем честь имею?…

В ответ все тот же хохот, резкий, свистящий.

— Послушайте, уважаемый, где я?

— Да очнись, прохвост, ты в кутузке.

— Где? Не извольте мне тыкать…

— Тьфу ты, балбес. Послушай, я Горев, — крепкие руки схватили Якима за плечи, встряхнули. — Понял ты? Го-рев! Тут каталажка.

— Не трясите меня, я поэт…

— Тьфу, хорек ты вонючий, научившийся складывать рифмы, вот ты кто! Как сюда угодил, падла, мы тебя давно потеряли?

— Был приглашен на званый обед…

— Замолчи, хорек! Ты Горева знаешь?

— Горева? Не дай бог! Он…

Только сейчас до Якима дошло, что он в темноте и почему-то один на один с Горевым. Рванулся, чтобы бежать, схорониться куда-нибудь. Но куда? Яким затрепетал, но не крикнул. Хватило ума. Кричать у Горева бесполезно.

— Та-ак. Чувствую, Горева ты еще не забыл. Куда я хмель твой девался. Отлично. Как ты сюда попал? Тебя, дурака, подсадили ко мне? Да?

Что-то неясно всплывало в памяти Якима. Большая изба… сундук… мешочек… Яким сунул руку за пазуху, пошарил в валенках, в шапке — мешочка с золотом не было.

— Но он должен быть… должен… — Яким пошарил на грязном полу.

— Хватит ползать. За что тебя сюда посадили? Ну-у?