Читаем Эхо тайги полностью

– Да ты что, не знаешь, зачем девки ночью в поскотину ходят? Ты ей спасибо скажи. Лучше пять раз поднять тревогу, зазря, чем один раз прозевать. Ну, я побежала. Выбежав во двор, Вавила увидел шестерых бойцов из тех, что квартировали по соседству. Все вооруженные, готовые к бою. Федор стоял с пулеметом. Его отбили у колчаковцев под Притаежным.

– Один останется тут. Кто прибежит, отправляй к нам в окопы. Остальные – за мной.

Выбежав на дорогу, встретили караульного без винтовки, без шапки. Еле остановили его.

– Назад… Солдат – сила несметная… – выкрикнул тот и понесся под гору, к деревне. Вавиловы спутники в нерешительности затоптались на месте.

– Вперед, в окопы, – негромко сказал Вавила. – Мы должны остановить беляков, чтоб семьи успели уйти в тайгу.

Один трус опаснее ста храбрых врагов. Вавила потом себя казнил за то, что дал паникеру добежать до села. Караульный увидел группу, спешивших в окопы товарищей, и закричал:

– Назад! Спасайтесь!… Врагов – страшная сила!

– Вавилу видел?

– Видел… бегут за мной. Вера, Жура – уже за рекой, а нас бросили тут…

У многих дрогнуло сердце.

– Спасайтесь!!! – понеслось по селу.

В окопах собралось семнадцать партизан.

Горев поджидал отставших солдат и повел наступление только минут через сорок после того, как был замечен девчонкой.

Село решили занять тихо, без стрельбы. Яким сообщил, где квартируют партизаны.

«Если хотя бы один бандит улизнет, – напутствовал Горев солдат перед выходом, – шкуру сниму». «Рады стараться, вашество», – ответили дружно солдаты. Все они добровольцы: приказчики, лабазники, гимназисты. Для открытого боя народ никудышный, но где надо перепороть, перебить спящих – лучше их не найти.

Шедший впереди Горев прикидывал, когда ему перейти во второй эшелон. Истребительные группы скоро войдут в село. Караульных на месте нет, правильно сообщил Яким.

Впереди блеснули вспышки винтовочных выстрелов. Рядом с Горевым застонал и опустился на землю его адъютант. Новый залп.

– Вперед!… – крикнул Горев, припадая к березе. Солдаты кто, как и командир, притаились за деревьями, кто плюхнулся на землю. Они готовились перебить партизан в постелях, а не воевать в темноте, когда каждый пенек кажется человеком. Горев почувствовал, что еще залп – и солдаты в панике побегут. – Встать!…

Вторые петухи перекликались над Рогачевым. Значит, близок рассвет.

По треску винтовочных выстрелов Вавила почувствовал, что враг пришел в себя и обходит окопы. Чуть рассветет, и надо ждать удара с тыла.

«Семьи успели уйти в тайгу, – думал Вавила. – Но где остальные? Почему не идут на помощь?»

– Отходить… Передайте по цепочке, – прохрипел он лежавшему рядом Журе и, перезарядив винтовку последней обоймой, пополз к ложку. Окоп неглубок и ползти приходилось на животе. Пальцы коснулись чьей-то уже холодневшей руки.

Кудрявый балагур Васька-гармонист с рудника Баянкуль, еще вечером смешивший товарищей, лежал неподвижно. Вавила молча пожал руку убитого, прихватил его винтовку и пополз дальше. Ударила пулеметная очередь. Вавила вдавился в землю, выждал, когда пулемет замолк, выстрелил в сторону пулемета.

Окопы одним концом примыкали к вершине ложка, того самого, что делил Рогачево на сибирский край и расейский. Вавила дополз до ложка. В осоковых кочках перешептывались люди. «Свои? Беляки? Неужто окружили?»

Закинув за спину свою винтовку и сжав покрепче Васькину, он спросил шепотом:

– Кто здесь?

– Свои, Вавила.

– А кто с тобой, Вера?

– Ксюша.

– Где остальные?

– Наверное, ушли в тайгу.

Жура и Игнат тащили раненых. Федор и еще двое – винтовки, подобранные в окопах, и пулемет.

Никто не знал, сколько товарищей защищало село, сколько осталось лежать в окопах. И кто остался. Вавила рывком сдернул фуражку и, обернувшись в сторону павших, сказал еле слышно:

– Спасибо, товарищи. За геройство, за верность. – Не надевая фуражки, повернулся к живым. – Уходим за реку. Быстрее. Светает. Герасима я беру на себя. – Вавила взвалил на плечи стонавшего парня. – Жура, а вы с Игнатом берите Ивана. Ксюша, Федор, Вера, забирайте патроны, винтовки и пулемет.

Пригибаясь, шли по дну ложка. Темнота на небе распалась. Прорезались горы. Заклубились в тумане кусты тальников. Сделав короткую передышку, Вавила мрачно оглядел свой маленький отряд. И тут его резанула мысль! «А Лушка? Где Лушка? Она побежала будить товарищей, а потом должна была уйти за реку, в тайгу… Не-ет, не ушла. Не могла уйти!…»

Вавила гордился своей женой. Ее настойчивостью, бесстрашием, стремлением всегда быть с ним рядом. Сейчас ее настойчивость породила отчаяние. Был приказ: в случае боя, женщины, дети отходят за реку. Но Вера же не ушла. И Ксюша осталась. И Лушка не могла уйти. Она видимо попыталась пробраться в окопы. А что было дальше? Из оцепенения его вывела Ксюша.

– Солдаты обходят нас. – она показывала на гриву. – Бежим скорее в кусты.

Вдоль ключа дремучие тальники. Под ними и трава не растет и земля всегда влажная, даже в самую сушь. Забежав в кусты последней, Ксюша оглянулась. «Солдаты, кажись, не приметили. В низине еще темно». Сказала негромко:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза