Эхо теней и другие мистические истории

В его широких тёмных очках бутылки разбитые, залитый высохшим спиртным паркет бара, опустевшая стойка. Приглушённый свет безлюдного зала, заброшенной кабацкой сцены.

Дрю тяжко вздыхает, подбирает неуклюже гитару.

Сэмми уже на клавишах. Фрэнки — развалился у края дивана, подтянул к себе саксофон. А Джонни — Джонни много не надо, у него — его личная трубка. И этого — предостаточно: кто-то же должен сидеть на дым-машине и цветомузыке.

Первые такты, неспешный перебор струн. Пока без напевов, просто импровизация и поиск нужной тональности.

Жёлтый Сэмми вскинул плечи, скрючился над своим пианино, навострил уши, чутко вслушиваясь в игру Дрю.

Чёрный Фрэнки — вяло посасывал край саксофона, то и дело поглядывал на товарища у часов.

Наконец, когти подобрали нужный тембр, верный риф.

Белый Маленький кивает раз, два, три — себе и гитаре в такт.

Струны плавно разбавляются партией духовых — неспешной, идущей как бы фоном, аккомпанементом солирующему инструменту, а перелив клавиш сейчас скорее служит басами, выравнивающими общий пока что нестройный тон.

Дрю поёт, а Джонни — покачивается рядом на бэк-вокале.

Это песня о жизни. О правде горечи. Той самой, с солнышком на дне сливного бачка, со звёздами из горлышка «Белой лошади». Где дорожка к славе — это не ковёр, а пролитый на пол «Будвайзер», и лестница к подиуму выложена бычками.

Это меланхолия, где саксофон заунывно ноет о цикличном кладбище переходящего бытия, а пианино плачет слезами-иголками на подушку нервов, закрывающую внутри себя плюш и вату уходящей молодости.

Это баллада о женщинах. О свободной любви Белого Маленького и его пёстрой компании. Баллада о Нэнси-альтистке, которая курит на кухне, болтает с его будущей почти-женой.

Это пьяная песня угара по упругим бёдрам, тонким запястьям, фигурным ступням. Это блюз. Блюз у приоткрытых оконных ставней, а на улице — густая ночь, чёрный и грязный ливень. Путеводный напев одинокого странника, который уходит в закатное солнце, клонящееся над угловатыми, серыми, пресными здания неблизкого Фазерхудвилля. Его адской дороги в этот Фазерхудвилль.

Hellaway trip to gloom Fatherhoodville,

‘tis now my last free hour…

***

Нэнси опирается локтём о дверной косяк, стоит на пороге между кухней и залом. Держит под локоть невысокую Белую Кошку, которая всё же представилась Лялечкой. В чёрной футболке и тёмной юбке. А та… Та слушает Дрю и шмыгает носом. В лапках держит баночку валерьянки, а глаза — не глаза, а пуговки.

Кончик хвоста Зелёной, меж тем, совершенно спокойно гуляет по её задним лапам, задевает подол вот той самой юбки — и у Лялечки дыбом шерсть. Плечи вздрагивают. А над головой пляшут крохотные бабочки, колокольчики, светлячки.

Дрю продолжает всё петь и петь. Его гитара в тон ему плачет.

Клавиши Жёлтого Сэмми напускают тоскливые тучи. Саксофон Чёрного Фрэнки — густую земную грязь. Только Серый Джонни всё себе курит — и дым от трубки разбавляет игру лёгким флёром.

В какой-то момент Нэнси тихо вздыхает, закатывает глаза. Ни слова не говоря, быстрым шагом пересекает зал, сгребает Белого Маленького под воротник. Волочит его по полу — а тот даже не упирается.

Сгребает его, шатающуюся Лялечку. Обоих под локти — и, со знанием дела, в размытый фон второго этажа.

Последний аккорд клавиш — и Сэмми тоскливым взглядом провожает растворяющуюся в мутной дымке Зелёную кошку, брата по музыке, его новую барышню.

— Та постой, — Джонни кладёт кончик хвоста ему на плечо, становится рядом, всё попыхивает и смалит. — Дай ему отдохнуть. Она-то нас не покинет.

Фрэнки всё так же сидит на диване. Передними, задними лапами обнимает свой сакс. А в его бездонных очках отражается полупустой зал. Сникший свет, затемнённая сцена. Разваленное пианино в углу, рядом — перебитая пополам гитара. И забитый ватой покрывшийся ржавчиной саксофон.

Картина тухнет в переходе на темноту.

***

Покосившаяся приоткрытая дверь в белый свет.

Серый Джонни с трубкой. За спиной — мощный Чёрный Фрэнки, обнимающий тощего Жёлтого Сэмми. Зелёная Нэнси чуть-чуть поодаль, прислонившаяся к косяку.

Маленький Белый держит лапку невысокой Лялечки. Они стоят спинами к товарищам. Уходят в заливку из ослепительно-яркого.

Последний кадр — обернувшийся Дрю, крупный план на его глубокие-глубокие, полные карие глаза. А в них, как в двух мутных зеркалах — улыбчивая и хитрая. Всё-таки скалящаяся, вильнувшая хвостом изящная зелёная кошка в аккуратную салатовую полоску: чуть-чуть у плеч, между вскинутых ушек на хохолке.

Контемп Белой Маски. Запись

Всё размытое, в ряби и лёгких помехах, полосках. Освещение то в синих, то в бежево-серых тонах.

Статичный кадр. Из-за ракурса ощущаемая просторной комната.

Обшарпанные розоватые обои. Край окна у левой стены. Там же, под подоконником, угадывается часть простой односпальной кровати. Высокая подушка у изголовья. Одна рука и вторая, обнимают её. Подушка так смята, как будто в неё упираются.