— Вы же понимаете: всё будет, но никаких гарантий, — будто уловил его мысли следователь. — Сделаю всё, что смогу. И ничего не могу обещать.
— Но вы же…
— Информация о том, что ваша дочь где-то здесь — этому верить можно. А вот что за ней вчера «уже вышли» только повышает данную вероятность.
***
Двери сами собой не захлопнулись, воздух не стал сгущаться, из глубин коридора не слышалось чьих-то шагов.
— Никакого «разделимся», — отрезал Юрий, схватив горе-отца за плечо. — Идём вместе, вы держитесь рядом. А ещё… — замешкался, огляделся — и протянул собственную дубинку. — На всякий случай.
Михаил принял оружие, провёл им перед собой: тяжёлое и увесистое.
— А вы говорили, что в школе сейчас никого.
— Я говорил, что в школе сейчас нет детей.
— Справедливо, — тяжёлый вздох.
«Медвежонок, где же ты?.. Почему ты всегда так прячешься?..»
***
Дальнейший смотр тянулся не столько напряжённо, сколько в тягостной монотонности. Длинный первый этаж, череда классных комнат, ещё и не все открыты. Заглянуть, осмотреть, убедиться, что никого нет — и следующий, следующий, очередной класс.
Тоже самое касалось и собственно главного коридора, столовой, спортзала, концертного холла. Просто пустое, не столько заброшенное, сколько покинутое и хмурое, холодное здание, где одна тишина — и нет никаких людей.
Тщательно обойдя весь первый этаж, сам Михаил уже готов был заключить, что поиски именно здесь бессмысленны: он ведь звал свою дочь. Часто и много звал — и, учитывая, какое здесь эхо — находись Маша в школе, она его наверняка бы услышала.
Но Юрий отчего-то был твёрдо уверен: девочка где-то здесь. Добавил только, что — всё ещё, никаких гарантий.
Осталось ещё несколько комнат в регистрационном отделе — он находился дальше основной лестницы — и это единственный неосмотренный коридор первого этажа.
… И дверь в учительскую не то, что открыта — распахнута настежь. А ещё перевёрнуты столы, треснутый монитор, разбитая клавиатура, сваленные шкафы и кипы файлов, листов — но это то, что приметил Юрий.
Михаила же интересовал чёрненький башмачок, придавленный спинкой какого-то стула.
— А сколько «наших людей» за ней вышло, «не я» не уточнял?..
Мужчина только покрепче перехватил рукоять дубинки, резко мотнул головой.
Следователь кивнул, двинулся к лестничной клетке — и бедный отец молча пошёл за ним.
***
Михаил рванулся вперёд, перепрыгивая через ступени.
Рюкзак. Вот там, рядом с поручнями, уже на этаже, он увидел рюкзак.
… Вспоротый и разорванный, с раскрасками и фломастерами, клочьями ткани рюкзак Маши валялся на плитах, рядом у двери в коридор левого крыла.
Мужчина медленно подошёл к сваленной куче вещей — и просто стоял над ними, осматривал чуть ни тупым, отсутствующим взглядом.
Сначала башмачок в учительской. Теперь — вот, перед ним валялись все её вещи. Даже треснутый телефон. Теперь — совсем сломанный: экран вдребезги, корпус — надвое, много мелкого сора, обломков.
— Вы обещали её искать, — холодно бросил следователю.
— Я её и ищу, — отвечал тот ему в тон. — Вот прямо сейчас, вместе с вами. Если мы не смогли её обнаружить вчера — это не значит, что мы плохо работали. Это значит, что не смогли.
— Да что вы вообще можете! — вспылил Михаил.
Нет. С него хватит.
Лгут! Все вокруг только лгут. Никому на самом деле не хотелось, не было нужды помогать ему. Все стремились только запутать, осмеять, сбить с пути.
Мужчина с силой толкнул юного следователя — и тот пошатнулся, неловко оступился о край ступени. Схватился за поручень — и Михаил замахнулся, держа дубинку в обеих руках. Что было сил опустил её на спину младшего лейтенанта.
… Тело ответило характерным хрустом.
Ещё, и ещё удар. Опять и опять — разъярённый отец не жалел сил, и вся ярость, вся боль, всё отчаянье словно нашли выход в этой чёрной тугой дубинке, охотно направляли её на так удобно подставившуюся тушу.
***
Юрий… больше уже не стоял, только слышался стук козырька фуражки, что катилась и ударялась о каменные ступени.
… А Михаил просто сел рядом, всё ещё держал теперь чуть-чуть окровавленную дубину в руках. Руки мужчины дрожали, выпуская остатки прихлынувшего волнения — и теперь слабыми импульсами впивались, будто возвращались обратно по телу — и в само сознание.
Он только что убил человека, который хотел ему помочь. Молодого человека, подававшего надежды. Честного добропорядочного лейтенанта, который сам же пришёл к нему. Сам же вызвался вести его дело. А теперь лежал тут, в ногах. С изломленной спиной, вывихнутой шеей — и таким озадаченным, даже неодобряющим и хмурым взглядом.
Просто взял и сорвался. Опять, опять, опять.
«У тебя всегда
Разломленный надвое телефон.
Маша всё-таки прихватила его с собой. Всё-таки ослушалась… А помогло ли ей это?
Мужчина закрыл лицо руками, испустил тяжёлый вздох.
Вот теперь уже обратной дороги не было.
Надо бы осмотреть этаж.
***