Эхо вечности. Багдад - Славгород

И нас под конвоем этих двух автоматчиков погнали в Васильевку[43], там же недалеко. Погрузили нас на паром и перегнали на ту сторону Днепра. Помогли, значит. За Днепром отпустили — раз вы добровольные эвакуирующиеся, так езжайте дальше, пока вам доверяют...

Так мы опять оказались за Днепром.

Опять за Днепром

Пришлось снова размещаться, устраиваться — спасибо добрым людям, что помогали...

— Все равно нам надо своих ждать, — резонно говорит дядя Семен. — Рано или поздно Германии придет капут. Вернутся наши...

Его же хату немцы сожгли. Он перевел жену, тетку Арину, жить к матери, на муззелевскую усадьбу. Но с прабой Ириной тяжело было, она все время плакала после потери Алексея Федоровича, мужа. Решили тогда, что при первой же возможности дядя Семен отстроит свою хату, вернет назад жену и заберет к себе мать. Так он после войны и сделал.

Ну, мы там и ездили из села в село... Из одного села местные полицаи выгонят, мы в другое едем. Потом из другого выгонят, мы новое ищем... Немцы издали приказ, что эвакуирующиеся не должны оставаться на одном месте дольше суток. Вот этим мы и пользовались.

Потом остановились в одном из сел — устали ездить, да и село казалось спокойным. Приютил нас дядька по фамилии Гаркуша, сад у него был вишневый, молодой и густой. Это сентябрь, еще листья не осыпались. Мы там две свои телеги поставили, а сами под ними жили, спали на земле.

Вот расспроси у Коли Душкина[44], как мы там жили, он с нами был.

Так вот спать под телегами, на земле, в сентябре уже холодно. Ночи тоже холодные... Мы там перемерзали, не дай бог!

Но вот и тут та же история — приходят староста села и начальник полиции.

— Кто вы? Что за люди?

— Так и так, — ему говорим.

— Почему вы здесь стоит? Вы должны ехать дальше.

Мы — сюда-туда... Он продолжает:

— Короче, чтобы через полчаса вашего духу тут не было, иначе приведем конвой.

Но мы так устали ездить! Я не выдержал и говорю:

— Дядя, дорогой, ну мы же свои люди, ей-богу. Вы же такой, как и мы... В смысле, вы тоже русский человек. Сегодня мы в таком положении, а завтра вы в таком окажетесь. Вы же должны нас понять. Мы устали очень!

— Я вас понимаю, — приложил он ладонь к груди. — Но, если я не буду исполнять приказ, так меня первым расстреляют, а потом вас.

— Так что вы нам посоветуете? Подскажите, если понимаете.

— Не стойте партизанским отрядом. Сдайте лошадей в колхозную конюшню или поставьте туда на содержание. Договоритесь там. И разойдитесь по хатам, вроде вы местные жители. Пока что у нас мужчин еще не эвакуируют.

Мы обрадовались! И последовали его совету — разошлись по людям, кто мог взять нас к себе. Я попал к женщине, которая жила у Гаркуши, во второй половине его хаты. Звали ее Надежда. Это была его дальняя родственница, беженка из Запорожья. Муж ее был на фронте. Сама она там прокормиться не могла, а тут вязала белые женские шали и продавала. Она занимала во второй половине одну комнату, а других две пустовало. С нею был мальчик лет 7-ми.

Очень правдоподобно получалось, что я местный.

И так каждый из нас устроился. Например, тот самый Нинкин Максим Сулима... — его одна доярка к себе взяла, кто-то другой пошел к Матрене — двоюродной сестре этой Надежды, она жила с Гаркушей по соседству. Ну, разошлись мы, распылились среди местных жителей.

И вот староста села и говорит:

— Вам же что-то есть надо? Идите работать в колхоз. Мы вам будем что-то выписывать, не пропадете. И не пожалеете.

Мы согласились и даже несколько дней успели поработать. И вдруг как-то ночью — стук в дверь. Надо открывать, а то немцы могли и гранату в дом вбросить и поджечь его... Война же.

Надежда, как здешняя старожилка, пошла открывать, а я в своей комнате затаился, лежу тихо.

Заходят немцы ко мне, светят фонариком. Вооруженные, обвешанные пулеметными лентами, гранаты у них на поясах висят.

— А, ауф! Поднимайся!

Говорю:

— Я больной.

— О, я, я... Русь, шнели... сакраменто... май менш. Поднимайся!

Господи, деваться некуда. Одеваюсь... А сам думаю, что со мной будет, куда меня судьба поведет...

— Шнель! Быстрее! — немец подгоняет.

Выхожу во дворик, а там стоят уже человек 60. И все наши, те, изначально выгнанные. Точно так, как нас собирали на расстрел! Та же картина... Только тогда был день, а сейчас рассвет.

Нас взяли под конвой и погнали.

В немецкой форме

С нами был мужичок один, калека. К нему присмотрелись, а потом выгнали из колонны, отпустили. И гнали нас, наверное, километров 10-12. Пригнали в село, возле села большой пруд. Там нам разбили лагерь. Потом еще других людей пригнали, и еще... — тьму-тьмущую пленных собрали, тысячи!

Что они хотели с нами делать, не знаю. Обустроили нас, причем этим занимались части СС, самые преданные Гитлеру. Это не просто полевые солдаты.

Ну что? Что делать? Мы так вместе и держимся. Но как нам выбраться отсюда, из этой толкотни, из этой каши? Что же оно будет?

И вдруг кто-то подошел к нам и сказал, что где-то тут набирают в ездовые. А я уже, побывав в плену, неплохо знал немецкий язык. Вот мои спутники и толкали меня везде, чтобы я выяснял обстановку.