Эхо войны.

— Это уже давно не мой народ, а я — т'хор. Тот, кто уходит на Изнанку, остается там навсегда. Поэтому не думайте, что я пожалею вас. Не думайте, что, еще раз насильно поместив в спячку мой народ, отрезав от Изнанки настолько, что даже сейчас нам приходится пробивать точки перемещения там, где слаба материя Лица, вместо того, чтобы перемещаться куда угодно… Да, можете так и передать своим командирам, мы могли это. И скоро сможем вновь — действие артефактов не рассчитано на вечность, уже хотя бы поэтому вы обречены… — размеренный голос бесстрастен и пуст — так же, как пуста Изнанка, с которой он пришел. — Не думайте, что, даже если вам удастся совершить чудо вновь, вы избавитесь и от меня. Когда–то я был одной с вами крови, именно поэтому это невозможно. И у меня хватит сил разбудить мой народ снова.»

Мне хочется биться головой о стену, снова и снова, потому что из этого нет выхода. От правды не помогает ничего, даже слова — слова почитаемого в древности чуть меньше королей служителя. Потому что у каждого правда своя и своя злость.

Жизнь на жизнь. Простой обмен. Несложно понять, зачем ему я. Почему–то он уверен, что «Лед» должен быть здесь — может, оттого, что из разоренного города я бросилась не куда–нибудь, а сюда. «А может, — тоненький шепоток изводит душу мучительной надеждой, — оттого, что действительно знает…» Может, он бросился сюда не только из–за боязни утечки информации, а за тобой… за ним. И, перетряхнув за неполную неделю огромный замок от башен до подвалов, решил, что уж ты–то знаешь…

Если бы… Если бы я была уверена, что действительно не знаю. Но теперь я уже не уверена ни в чем. И в том, что мне снова не начнут приходить сны — тем более. Не мужчинам, которые тогда погибли раньше, чем успели что–либо узнать, а мне. И это — единственный наш шанс, призрачный, как утренний туман над пустыней.

Вот только я не могу, Тайл. Не могу разменять тебя, как младшую фигуру на игральной доске. Потому что действительно стала слишком эмоциональна для вымороженного болванчика с рассудочной душой. И долг наперегонки с чувствами рвут не привыкшую к этому душу на части.

Сутки.

Я не буду думать об этом сейчас, иначе сойду с ума.

Кто–то тронул меня за локоть. Я подняла глаза.

— Фарра, не волнуйтесь так, с ним все будет… хорошо, — Коэни печально улыбается.

— А с кем хорошо не будет? — глухо проговорила я. У нас с тобой внезапно стало много общего, мой солнечный мальчик.

— Что?…

— Послушай… Не терзай себя так. Не думаю, что ты что–то сможешь сделать со всей этой историей с Зимой…

— Я и не думаю… — тихо и неожиданно серьезно сказал он. — Я знаю. Вина — относительное понятие. А нам… Неужели вы в самом деле думаете, что кто–то не может измениться? — он поднял голову и посмотрел мне в глаза взглядом настолько взрослым, что по спине помимо воли пробежал холодок. — Не всегда для этого нужна тысяча лет.

Я застыла, пораженная. Не будь сейчас так важно другое, я бы не поленилась выяснить, намеренно ли меня ткнули носом в собственные слова, или это совпадение.

Он извиняющеся улыбнулся:

— Фарра, сходите, пожалуйста, за доктором Ремо. Он на озере и, судя по всему, забыл часы, а у него обход, — он посмотрел на Тайла. — Я попробую понять, что с ним происходит и смогу ли я что–нибудь сделать. Но это займет время.

— Только, ради Звезды, осторожнее… Это может оказаться слишком опасным.

— Я разберусь, фарра.

Я кивнула и направилась к выходу из пещеры, со странным чувством потери отмечая, что мальчик взрослеет гораздо быстрее, чем мне казалось. Но… юноша–подросток, пусть даже и чрезвычайно одаренный, не сможет перебить контроль такого противника — разве что ослабить. А псионов выше уровнем здесь просто нет.

На берегу лежала аккуратно сложенная стопка одежды. Я набрала воздуха в легкие и крикнула:

— Ремо!!! Вылезай, тебя уже заждались!

Раздался плеск, и соломенная макушка ремена показалась над водой. Отфыркиваясь и встряхиваясь, он выбрался на берег, сунул мне сетку с рыбой и начал одеваться.

— Орие, что случилось? На тебе лица нет. А точнее, оно одного цвета с волосами.

— Пока ничего, — я сжала губы. — Извини, Ремо. Правду сказать не могу, а врать не буду.

И это действительно так. Он ушел, а я осталась. Сидела на каменном берегу и пыталась найти выход там, где была глухая стена.

Из тоннеля с баррикадой, громыхая ведром, показался Зима и медленно пошел к ключу. Измениться… Измениться можно, лишь раскаявшись. И не напоказ, а на самом деле.

Я тихо поднялась и ушла, поскольку в окрестностях тоннеля связист будет болтаться еще долго — я видела его там не раз и не два. Несмотря на то, что Тисса в карауле не стояла, а якобы помогала на раздаче на кухне.

Где–то над горами всходило солнце. Час за часом я бегала по замкнутому кругу госпитальных дел, руки механически выполняли работу, а душу грызла тоска и безысходность. Ремо переглядывался с Коэни, сидевшим, как и обещал, у койки Тайла, и бросал на меня странные взгляды. Я делала вид, что не замечаю ничего.