Однажды проснулся, вернее, очнулся от этого очередного убийства как наяву, оделся тихо и ушел. Ни мама, ни Валя ничего не услышали. Я им даже записки не оставил… Я и сам не понимал, куда шел, зачем. Сел на попутную машину, водитель попался молодой, веселый, довез меня до другой станицы, оттуда пошел пешком. Как, что – не знаю, а очутился здесь, в горах. Ушел от людей, чтобы никого не пугать, никому худого не сделать. И не поверишь! Когда лег здесь в тишине, как зверюга, и уснул, я выспался! В первый раз за последний год я выспался! Кошмары меня не мучили. А когда проснулся, то впервые за последнее время почувствовал свежесть в теле, ясность в голове, почувствовал, что живой. И решил вернуться к Вале. А потом подумал и испугался: а что, если вернусь я, вернутся и кошмары? И передумал. Пошел в Соленое, нашел почту, купил конверт, бумагу и написал письмо Вале. Написал, что очень-очень ее люблю. Но война перевернула мое сознание, и меня преследуют кошмары. Может, и правда это от того, что убил я тех детей, хоть они немцами были, фашистами. Но так это врезалось мне в память… Видимо, уже настал предел, ведь я стольких человек жизни лишил. Я и прощения просил у детей за то, что лишил их жизни, – не помогло. А еще попросил Валю не искать меня, попросил прощения, что испортил ей жизнь, написал, что освобождаю ее от всех обязательств передо мной, данных на свадьбе. Одновременно написал заявление с просьбой нас развести – когда Вале понадобится, чтобы могла воспользоваться. Еще раз попросил жену не искать меня: «Прости меня, родная, дорогая…». И отослал. А сам ушел в горы…
Пока было тепло, я просто ходил по лесу, собирал ягоды. Питался ими и другими дарами леса. А потом стал подумывать, где жить, и случайно набрел на эти пещеры. Зашел в одну из пещер, а там ящики. В одном карабины обнаружил, в другом – патроны. И в других оружие было. Оказалось, что это партизанский схрон. А пещера мне понравилась – сухая, теплая. На улице уже стоял октябрь, холодало. Я запомнил эту пещеру и стал изучать другие. Нашел еще такие же теплые пещеры, а в одной так даже жарко было от горячих источников. И воду не надо было таскать и греть. Вот так и поселился в горах, учился жить в согласии с природой. Недалеко отсюда есть турбаза. Когда научился рыбу ловить, то менял там свой улов на хлеб. Мясо брал в лесу, браконьерничал. Оружие было, я им пользовался. Зверья в лесу много. Когда оленя подстрелю, когда кабанчика. Делал небольшие заготовки и природу изучал, сливался с ней воедино, но душой всегда тянулся к ней, так хотелось вернуться, так хотелось ее… Ладно, разболтался я с тобой, а надо бы подготовиться, вот-вот сейчас тряхнет…
– Неужели вы чувствуете?
– Да, чувствую. Можешь предупредить брата своего, что трясти будет. Хотя на Армавире не скажется. Я тут с утра лежу, выясняю, где и чего. Землетрясение будет в Чечне.
Мой собеседник поднялся, надел рубаху, взял свой посох.
– Будь здоров!
– До свидания, – ответил я и посмотрел на этого человека по-другому. Он уже столько лет мучается: голову вылечил, но потерял связь с любимым человеком. Как он бродит по горам, по лесам, как определяет, что ждет природу? Может, он просто сказку мне рассказал, как наивному человеку? Однако, посмотрев внимательно на реку, я действительно не увидел ни одного всплеска…
Я пошел на старое место, где вчера поймал форель, стал забрасывать леску разными способами, но ни одной поклевки не дождался. Побродил вдоль реки вверх-вниз, но результат был везде одинаковый: ничего не поймал. Вернулся домой и стал рассказывать, как повстречался с Николаем, как узнал от него про землетрясение. Брат с приятелем удивились, но сказали, что на Кавказе это часто бывает. Однако часа через два мы почувствовали толчки, вышли во двор, ожидая более сильных, но их не случилось. А вечером по телевизору передали, что эпицентр землетрясения находился в Чечне. И я до сих пор удивляюсь, как человек смог определить с такой точностью момент и место землетрясения. Он мне и указал на признаки, что рыбка ушла, деревья листики спрятали, вода поведение изменила, но это было потом, через несколько часов… Все равно не понимаю.
Может, у него что-то произошло в мозгу, когда он мальчиков убивал, одни извилины притупились, а другие заработали в полную силу? Говорят же, у кого зрение садится – обостряется слух. И наоборот. Кто его знает, как устроен человеческий организм. Хотелось бы, чтобы обострялась только доброта, и не было бы злости, войн, чтобы люди дружно жили, и не приходилось таким здоровым, большим и красивым людям убивать детей, а детям не приходилось стрелять даже из игрушечных автоматов. Не нужна война! Никому не нужна!