Эхо войны

— О Яме, — ответил я. — Мы возвращаемся тем же путем. Помнишь рисунки на скале? Помнишь тот рев? А вооруженных людей в машинах, заметивших нас и уже передавших весть о чужих на их землях? Мы идем прямо на них. И на этот раз они будут нас ждать. Вот о чем мы должны думать, если хотим пережить сегодняшний день. Ты хорошо стреляешь в сумерках? Мы окажемся там к вечеру…

— Мы пройдем, — убежденно произнесла Инга. — Обязательно пройдем!

— Просто пройти могут и не дать, — вздохнул я, доставая из кармашка на куртке метательный нож и осматривая его лезвие.

— Значит, прорвемся.

— Прорвемся, — повторил я. — Что ж, может, и прорвемся. Инга, спустись вниз, Борису ты нравишься куда больше, чем я, скажи главному — пусть поторопится сам и поторопит других. Нам нельзя приходить к Яме в темное время. Только при свете солнца, если он не хочет умереть. Поэтому либо пусть машины идут быстрее, либо же давайте остановимся на ночлег, а в дорогу выйдем ранним-ранним утром. Так будет лучше для всех…

Чуть подумав, Инга кивнула и скрылась внутри кузова.

Прошла минута… Другая…

Перегруженный грузовик злобно взревел двигателем, поддал ходу, начал догонять стонущий школьный автобус. Что ж, ответ от Бориса получен — мы не будем останавливаться на ночлег. Мы пойдем быстрее…

Глава десятая ТОТ РОКОТ, ГРОЗНЫЙ ВЕСТНИК ГОРЯ…

До самой Ямы мы шли спокойно и уверенно.

Так вышагивает гордый крепкорогий баран, презрительно поглядывающий на всех и недовольно морщащий губы, не подозревая, что идет он прямо в руки к мяснику, уже наточившему нож и подготовившему крюк для подвешивания мясной туши.

С ролью барана мы справились просто отлично.

Сначала легковая машина перевалила через взгорок и начала спускаться в долину, начинающуюся огромной язвой заброшенного карьера и бугристыми вздутиями отвалов. За ней последовал автобус. А потом и грузовик опустил нос по склону и покатился вниз, облегченно охая мотором.

В этот момент я тихо и буднично произнес на ухо вздрогнувшей Инги, разморенной весенним солнцем:

— Тревога.

— Что?

— Тревога. Стреляй вон туда, прямо сейчас. — Я указал рукой на валяющуюся в стороне от дороги ржавую железяку, некогда бывшую дверцей от какой-то колесной техники.

— Битум, ты чего? Это же ржавое старье, валяющееся в пыли…

— В прошлый раз железяки там не было! И куста того высокого не было! За день вырос, что ли?! — уже в голос рявкнул я, досадуя на заторможенность девушки. — Стреляй! Патрона жалко?! Э-э-эй! Тревога! Тревога! Тревога! — Упав на живот, я засунул голову в кузов грузовика и закричал: — Тревога! Сейчас нападут!

Д-дах!

Инга меня послушалась. Выстрелила. Считай, в упор из мощной снайперской винтовки. Я вскинулся достаточно быстро, чтобы увидеть свежую дыру в старом ржавом металле на подлетающей в воздух искореженной дверце и рванувшееся из-под нее окровавленное и почти нагое человеческое тело. Шум двигателей на секунду был перекрыт истошным криком боли, выскочивший из укрытия раненый дикарь закрутился на месте, быстро теряя остатки сил.

Д-дах!

Следующим выстрелом девушка угодила в центр высокого пышного куста, что никак не мог вырасти за прошедший день. И вновь брызжущая кровь, сдавленный хрипящий крик, вылетевший из-за куста мужик, держащийся руками за простреленный живот. Д-дах! Враг падает, бороздит пальцами песок и затихает.

— Куда бить, Битум?! — Крик Инги заставил меня крутануться на месте, словно в танце дервиша, и указать на еще одну точку — мусорную кучу из ржавых консервных банок, стеклянных и пластиковых бутылок, сухих веточек и разноцветных целлофановых пакетов, трепещущих на пустынном ветру.

Д-дах!

Хлещущий выстрел, как удар бога… Мусорная куча подлетает вверх целиком, она оказалась хитроумно сделанной накидкой на сетчатой основе из проволоки. Под ней скрывался вооруженный висящей на теле веревкой с десятком заполненных какой-то жидкостью бутылок совсем молодой парень с искаженным от боли лицом, с развороченным пулей правым плечом. Он роняет зажатую в правой руке бутылку, та разбивается вдребезги, жидкость плещет на землю и на ноги парня. Крича, он сдирает с веревки бутылку, в другой руке внезапно зажигается огонь — зажигалка? Спичка?

Д-дах! Рука с зажигалкой бессильно опускается, горящий огонек летит к земле. Вспыхнувшее вдруг пламя заставляет дважды раненного воина пуститься в безумный танец, посвященный огню, что жадно лижет его ноги до самых бедер. Он падает, пытается засыпать горящие ноги песком, но забывает, что на его груди и животе висят стеклянные бутылки, одна из которых ударяется о землю и тоже разбивается. Новая вспышка огня полностью закрывает его ноги и низ живота. Он вновь вскакивает и с жалобным криком бежит куда-то прочь, в пески, то и дело подпрыгивая, взбрыкивая пылающими ступнями, хлопая себя по бокам руками, будто собираясь взлететь… За ним тянется черный чадный дым.