Эхо войны

Ровная, как взлетка, полоса асфальта бьет навылет через всю Зону, до самого горизонта. Та самая дорога, ведущая к АЭС. Только теперь нам в обратную сторону. Ускорение вдавливает в кресло. Придорожные деревья сливаются в бегущий частокол. Дорога вырывается на равнину. Блестит изогнутая лента реки. Мерцает что-то на обочине – серебристо-серое пятно, – цепляет край шоссе, тянет кляксы-щупальца. Не достанет! И гонится за нами какая-то черная, здоровая туша. Чапай опускает окно, высовывается почти по пояс. Ветер радостно врывается в салон, бьет по лицу, треплет за волосы. Треск дробовика почти не слышен. Тварь валится на подломившуюся переднюю лапу, кувырком летит в кювет. И гремит музыка, торжественно, жестко – именно так, наверное, должны звучать эти поля, эти перелески, это низкое серое небо. Грохочет музыка, и торчащая из руин кирпичная труба ритмично раскачивается, будто палочка дирижера.

Мимо проносятся разрушенные постройки блокпоста: на серых стенах густые следы копоти, искореженные взрывом ворота гостеприимно распахнуты в сторону Большой земли: Зона вырвалась на волю! По традиции оттопыриваем в сторону казармы средние пальцы: ее обитатели в свое время попортили нашим много крови, даже само название «41 километр» стало ругательным. Никого из обитателей «сорок первого» давно нет в живых, но в сталкерской среде традиции чтут.

И снова мчимся вперед, но постепенно приходится сбавлять скорость, лавировать – начинают попадаться брошенные посреди дороги машины. Поначалу преимущественно военные, но, когда среди растительности появляются приземистые дачные домики, встречается все больше гражданского транспорта. Чапай просит уменьшить громкость.

– Ты знаешь, куда ехать? – спрашивает он меня.

– Примерно. Я там один раз был, когда снарягу покупал, чтобы в Припять, в речку, я имею в виду, занырнуть.

– Занырнул? – косится Чекист.

– Занырнул. И неплохо хабара набрал.

– Повезло.

– Я, между прочим, дипломированный дайвер.

– Какой-нибудь сом-мутант откусит тебе ползадницы, и никакие дипломы не спасут.

– Скоро тебе придется о своей заднице беспокоиться, – зловеще предупреждаю я, и Чекист, нахмурившись, сосредотачивается на дороге.

– Думаешь, снаряга сохранилась? – спрашивает Чапай.

– Да что ей будет-то, – пожимаю плечами. – Главное, чтобы из баллонов воздух не вышел. Набить их заново у нас скорее всего не выйдет. Даже если компрессор заведется, фильтрам давно хана. А с таким давлением, если без фильтров – закачаем дерьма и копыта откинем.

– Большое давление в баллонах?

– От двухсот атмосфер.

– Ого!

Дорога сворачивает на широкую магистраль, здесь снова можно разогнаться. Едем молча, разглядывая пейзажи. Вдоль шоссе тянутся вымершие поселки: разноцветные дома выглядят обитаемыми, но буйно разросшиеся сады выдают правду. Потом появляются многоэтажки, АЗС, магазины. Растительность слева расступается – внизу, под крутым склоном, блестит широкая гладь реки. Впереди встает арка моста, а за ней в пасмурной дымке виднеются городские окраины. Чекист открывает бардачок, на ощупь достает карту.

– На, показывай, – говорит он мне.

– Да я ж не знаю там названия улиц, – начинаю я оправдываться. – Я туда вообще на метро ездил.

– Ну метро-то как называется, помнишь? – спрашивает сзади Чапай. – Вот от него плясать и будем.

– Говорят, в киевском метро живут люди, – сообщает Чекист. – Они спрятались там от Взрыва, а потом приспособились и даже плодиться начали.

– Брехня! – отмахивается Чапай. – Они бы давно померли.

– У тебя про кого не спросишь – все померли! – огрызается Чекист. – Один ты выжил, как кактус.

– Ты что, в Городе ни разу не был? – набрасывается на него Чапай. – Мы с тобой в метро не пытались спуститься?

– Ну мало ли… – Чекист сникает.

– Ищи станцию. – Чапай раздраженно пихает меня и откидывается назад.

Мы въезжаем на мост, тут почти совсем нет брошенных машин. По бокам с гулом проносятся решетчатые опоры. Далеко внизу спокойно катит свои воды Днепр. Город надвигается, становится четче – есть в этом что-то зловещее. Ломаная, угловатая масса построек постепенно дробится на отдельные здания, среди которых виднеются трубы теплостанций и раскидистые конструкции ЛЭП. Массив пронизан прямыми трещинами магистралей. И даже отсюда видно, что весь Город имеет монотонно-серый окрас, как будто накрыт саваном.

Машин на дорогах становится больше. Но они постепенно теряют свой цвет. Вообще все вокруг медленно тускнеет, гаснет. Кажется, что мы смотрим закат на быстрой перемотке. Освещенность на самом деле не убывает, это обман зрения – просто все вокруг плавно становится серым.

И вот уже под колесами мягко шуршит пепел, и тянутся вдоль дороги дома с черными воронками окон. На перекрестках, у светофоров, толпятся ряды шершавых от пепла автомобилей. Это выглядит жутко, если представить, почему так получилось: Взрыв пронесся над городом, уничтожил людей, а машины так и остались стоять, ожидая зеленого сигнала. Моторы работали, пока не кончился бензин… Чекист объезжает автомобильные пробки по тротуарам.

– Где-то здесь, – сверившись с картой, говорю я.