Эхо войны

— Чего? Как это — еще нет? — печально знакомый журналист приобнял спинку кресла связистки и вкрадчиво мурлыкал у самого уха девушки.

— Диметро, педик гребаный, руки убери, пока по морде не получил, — девушка обернулась, явив миру злое юношеское лицо. Я хмыкнула. Подхватила под локоть отскочившего ухажера:

— Привет, Ди. Думала, тебя уже давно здесь нет.

— Да вот как–то так, Морровер, — журналист все еще шокировано смотрел на кресло, подложившее ему такую свинью. — Я теперь вроде курьера. Вы же у Лидры помощи просили, помнишь?

— И что — дали?! — я с замиранием сердца посмотрела на нежданный источник информации.

— Откуда такое неверие в мои дипломатические способности, а, Морровер? — он приосанился, насмешливо блестя глазами. Потом скривился: — Честно говоря, тот еще геморрой был с этой помощью — война все–таки, самим не хватает. Без малого месяц переливали из пустого в порожнее, пока согласовали, вся связная на ушах стояла, тем более, что оператор дальней связи у вас остался один, а уж сколько я мотался туда–сюда… — Ди покосился на связиста, хмуро уставившегося на панель планетарной связи. Задумчиво протянул: — А счетовод ваш — вообще нечто. Протащить это все через руководство Лидры — это надо умудриться.

— А учитывая, что сейчас творится в городе, притом, что ни в одном форте планеты не осталось войск… Когда они будут?

— На днях, Морровер, на днях… Я махровый эгоист, который чрезвычайно дорожит своей шкуркой, поэтому надеюсь, что все это время ваши милые тварюшки будут кушать тех, кому не повезло остаться в городе. И не додумаются искать пропитание поблизости.

— Ладно, а от Зимы ты что хотел? — я хмыкнула. — Нет, принять его за девочку на побегушках…

— Ну я–то откуда знал? Тут раньше такая цыпочка сидела… — Ди пожал плечами. — Просто все никак не могут передать сообщение о наших бедствиях. Ветра что–то в этом году рано пошли — на улице холодрыга как зимой, того и гляди, снег повалит. Наверное, сразу руководству системы будут барабанить.

Чем все это может для нас закончиться, я представляла себе гораздо лучше, поэтому, вяло кивнув Ди на прощание, вернулась к связисту.

— Здравствуй, Зима.

— А, и вы явились поглазеть, — вспыхнул он. Вздернул подбородок, процедил зло: — Давайте, выражайте порицание, чхать я на вас хотел!

— По поводу чего? — я недоуменно потерла лоб и перешла к более насущным вопросам: — Сообщение в администрацию планеты что, до сих пор не отправили?

— У начальника смены спросите, а то как бы не измазали свою безупречность общением со мной, мразью. С вами потом ваши же дружки перестанут здороваться.

— Так, — я глубоко вздохнула. — Зима, я смутно припоминаю, что месяца эдак полтора назад ты просил у меня прощения и обещал не быть занозой. Что случилось?

— Какое теперь кому дело, что я обещал, — пальцы автоматически бегали по панели, пытаясь пробиться сквозь помехи. — Не волнуйтесь, все вам доложат и без меня.

— Полагаю, ты в любом случае считаешь себя несправедливо оболганной жертвой обстоятельств? — я смотрела на среброволосую макушку и молча ждала ответа. Уже побелевший шрам тщетно пытался скрыть по–другому зачесанный, косой, пробор. Значит, необратимо. Иначе не опустился бы он до работы простого оператора, живого придатка к машине.

Пальцы остановились. Он обернулся, поднял на меня глаза:

— В этом году межсезонье началось на месяц раньше. Связь не держится дольше двух секунд, и, если не удастся прорваться в течение часа, — сообщение перебросят на систему.

Он отвернулся. Пальцы забегали все по тому же маршруту, обрывая разговор. Да, пожалуй, это ответ.

А ведь прошло уже два дня. Как бы не оказалось, что слишком много. Хотя подмога от Лидры решит эту проблему в любом случае.

Я поискала взглядом коменданта — мне было разрешено передвигаться по форту самостоятельно только при условии, что я постоянно буду маячить у него перед глазами.

Тут же оказалось, что я опоздала: с разных сторон к Мертвяку целенаправленно приближались майор с сержантом и весь врачебный состав за вычетом медбратьев — Ремо, Лаппо и Отшельник. Проходя мимо Зимы, Лаппо подтянулся, с лица исчезла вечная ухмылочка, а в глазах возникло колючее презрение. Лицо Ремо превратилось в холодную маску. Звезда моя, да что произошло, если даже Ремо, который вечно его жалел в том нашем безумном походе…

И только Коэни, как всегда, страдал больше всех, разрываясь между теми, чьим мнением дорожит, и… Я смотрела, как он, идя последним, украдкой что–то шепчет, едва заметно проводя рукой по спине старшего юноши, как в огромных янтарных глазах плещется боль пополам с жалостью, и понимала, что права.

Зима молчал, сжав губы в нитку, ни на гран не отводя глаза от панели. Только на долю секунды сбились пальцы с отработанного ритма, едва заметно дернулось ухо навстречу сказанным словам, непроизвольно расслабились под тонкими пальцами напряженно застывшие плечи.