Эхо возмездия

– Да, Сашенька привезет Колозина из Петербурга. Тот сам пожелал приехать, чтобы поблагодарить папу за участие в его судьбе. Еще, конечно, будет мистер Бэрли. Вы, наверное, видели его внизу, он приехал за несколько часов до вас. Такой типичный англичанин, длинные зубы, как у лошади, волосы серые и сам весь тоже какой-то серый. Но костюм на нем сидит – просто загляденье. Наши мужчины так одежду носить не умеют.

Лидочка рассмеялась.

– По-моему, он вам не понравился, – сказал Николенька.

– Папа ужасно наивен в некоторых вещах, – помедлив, призналась Наденька. – Ему кажется, что он обязан развеять заблуждения, которые некоторые питают по поводу нашей страны. Он считает, что настоящую Россию мало кто знает, а за границей вообще довольствуются готовым набором глупостей: что у нас медведи на улицах ходят, что русские сами похожи на медведей, и все в таком же духе. Этот Бэрли будет гостить у нас почти месяц, а вы сами понимаете, что такое терпеть в своем доме постороннего человека. Одно дело – хорошие знакомые, друзья, родственники, но совершенно чужой человек…

– Он хотя бы говорит по-русски? – спросила Евгения.

– Да, и неплохо. Сегодня уже пытался заговорить с Лидочкой о Пушкине. Ему, наверное, кажется, что если мы дочери ученого, то должны быть такими же умными, как и папа.

– Ну, хотя бы этот Бэрли вас немного развлечет, – заметил Николенька. – Согласитесь, осень в наших краях не слишком веселая. Вы расскажете ему, что не любите Пушкина, а любите Нередина[6]…

– Нет, Нередин нравится Лидочке, – возразила Наденька. – А мне с некоторых пор любые стихи – как сироп, который я терпеть не могу. Все говорят о любви, и все врут.

– Ну, Наденька… – протянула Евгения, немного обескураженная столь категоричным заявлением.

– Все не могут лгать, – объявила Лидочка упрямо. – А Нередин пишет очень хорошо!

– Ну, конечно, все разбираются в поэзии, одна я ничего в ней не понимаю, – насмешливо протянула Наденька и сделалась неприятной окончательно и бесповоротно. Лидочка покраснела, как пион, порывисто вскочила и выбежала из комнаты.

– Ну вот, обиделась, – сказала Наденька, ни к кому конкретно не обращаясь. – И, как всегда, я виновата!

Евгении сделалось неловко, но она почувствовала себя легче, когда взглянула на брата и поняла, что ему тоже неловко.

– А я считаю, что мама с папой делают ошибку, когда позволяют Лидочке забивать себе голову всякой чепухой, – добавила Наденька, нервно водя пальцем по краю блюдца. – В книгах нет настоящей жизни, они хороши только как сказки, их нельзя воспринимать всерьез… а она воспринимает! И что с ней будет, если она ждет принца на белом коне, а вместо него… Вместо него приползет паршивая мокрица?

Очевидно, ей хотелось выразиться куда более резко и категорично, но она сумела взять себя в руки.

– Может быть, все еще наладится? – робко спросила Евгения.

– Вы сами еще надеетесь на это? – с ожесточением бросила Наденька. Лицо Евгении застыло. Николенька метнул на нее быстрый взгляд и поднялся с места.

– Я вспомнил, что мы не покормили Фруфрика, – сказал он. – Идем, Женя. Нам пора.

Наденька поняла, что перегнула палку, и, не зная, как исправить ситуацию, спросила, будут ли они на завтрашнем вечере. Евгении в расстройстве хотелось огрызнуться: «Нет, и пропадите вы все пропадом», но воспитание пересилило, и она пообещала, что они с братом приедут, даже не сомневайтесь.

– На месте ее мужа я бы сбежал еще до венчания, – негромко промолвил Николенька, когда брат с сестрой возвращались домой.

Евгения поняла, что он хочет ее утешить, улыбнулась и поправила ему шарф.

– Ты меня задушишь! – проворчал Николенька, ослабляя шарф.

– Ты простудишься! – сердито сказала сестра.

– Нет, если ты оставишь мой шарф в покое!

Обычно после этого Евгения пыталась еще в несколько приемов подступиться к шарфу и закутать Николеньку понадежнее, но сейчас она не стала настаивать и отвернулась к окну.

– Может быть, нам уехать отсюда? – негромко спросила она. – Как ты думаешь?

– Отец нам ясно дал понять, что не желает нас видеть, – усмехнулся Николенька. – А про мать ты и сама знаешь. Она сейчас в Венеции, сама знаешь с кем, и совершенно счастлива без нас. Если завтра мы тут подохнем, они даже на наши похороны не приедут.

– Что ты такое говоришь! – в ужасе вскрикнула Евгения, хватаясь за голову и отшатываясь. – Боже мой, Николенька, что же ты говоришь!

– Посмотри мне в глаза и скажи, что я не прав. Ну? – У Евгении задрожали губы. – Я бы и сам сбежал куда глаза глядят, но денег у нас нет. На жизнь в деревне хватает еле-еле, а на город уже не хватит. Соседи считают нас богачами, им и невдомек, что мать с отцом все тратят на себя и на своих… впрочем, не важно. – Он поморщился. – И зачем ему сюда ехать?

– Ты о ком? – изумилась Евгения.

– Да о Мите Колозине. Для чего он едет сюда?

– Ты же сам слышал: чтобы поблагодарить Павла Антоновича, который столько для него сделал. – Евгения пытливо всмотрелась в брата. – Николенька, в чем дело?

– Ни в чем, Женя. Но на вечер к Снегиревым я не пойду.

– Почему?

– Потому что не хочу.