Экипаж лейтенанта Родина

И широким шагом попёр на Саню с явными намерениями окунуть в речку. Кирилл было ухватил Деревянко за грудки, но тот, вдруг откинув голову, лбом резко припечатал сержантский нос и тут же с силой толкнул в грудь. Сидорский оступился и рухнул голым задом на кустик бодяка. Колючки впились, он дико заорал, подпрыгнул, будто под ним рванул взрывпакет. Все засмеялись, момент отмщения был упущен. Кирилл, ругаясь, вытащил колючки. А командир заметил мрачновато:

– Ещё не воевал, а у нас из-за тебя первые потери. Посмотрим, что покажешь на вождении.

Глава четвертая

Только дошли до своего танка, Родин скомандовал экипажу: «По местам!» Саня прыгнул на сиденье механика-водителя, чувствуя волнение, легкую дрожь, в просторечии мандраж, справиться с которыми можно только в полном единении с боевой машиной. И вот настал момент, о котором он грезил и мечтал в последние месяцы. Этот огромный сложнейший механизм для уничтожения врага и всего движущегося на поле боя молча выжидал, как и экипаж, занявший во главе с Родиным свои места. «Ну, посмотрим, что ты из себя значишь…»

Азарт вытеснит страх, когда все тело, руки и ноги сливаются с боевой машиной.

– Заводи! – подал команду Родин.

Деревянко мысленно перекрестился (видел, как это делала у суровых ликом образов погибшая под гусеницами бабушка Пелагея), вспомнил почему-то с острой жалостью сгоревшую в пожарище ладанку с Николаем Чудотворцем, бабушкой и подаренной, выдохнул, поправил танкошлем и, не торопясь, стал по инструкции пробуждать танк.

Сначала по надписям на моторной перегородке поставил топливный распределительный кран, затем воздушный кран на группу баков. Проверил, выключен ли мотор поворота башни, не дай бог, забудешь.

Включил «массу», что пару раз забывал сделать в учебке.

Ручным насосом качнул давление в топливных баках, открыл кран для выпуска воздуха из топливной системы и держал его, пока не потекла струйка топлива без пузырьков воздуха, потом закрыл кран. Все как у человека: с жилами, артериями и венами кровеносной системы. Ручным насосом добавил нужное давление в масляной магистрали. Проверил рычаг кулисы, стоит ли на «нейтралке».

Все до автоматизма: рукоятка ручной подачи топлива – и кнопка стартера дает обороты валу двигателя.

Саня слегка нажал педаль привода топливного насоса – и вот дизельное сердце танка оживает, стучит, непередаваемым железным грохотом поршней.

А чтоб это сердце дышало и работало без аритмии, механик-водитель через распределительный кран запустил в топливные баки атмосферу.

Деревянко и сам порывисто глотнул воздуха. Ведь в «тридцатьчетверке» он сидел впервые в жизни. В учебке водили на «валентайне». И теперь, черт возьми, должно получиться!

Родин переключается на внутреннюю связь: «Вперед!» Но треск стоит такой, что Деревянко может и не услышать. Поэтому, как обычно, просто влегкую бьет сапогом по голове механика-водителя, который сидит прямо под ним. Ясно ощутимый сигнал «Вперед!»

Санька резко выключил главный фрикцион, выждал две-три секунды, врубил вторую передачу, а потом плавно, как в бочке меда, включил главный фрикцион, тут же добавил обороты двигателя. Машина, ревя двигателем, лязгая гусеницами, послушно тронулась с места. «Пошла, родимая!!!»

Ждать на войне некогда, тут же разгон – и переключение на высшую передачу.

Деревянко захлестнула безудержная эйфория, «тридцатьчетверка» грозной массой месила простирающееся поле, чахлые кустарники, ещё одна передача – и на оперативный простор. И в подметки не годились «валентайн» или «шерман», на которых ездил на учебном танкодроме. А реальный враг, немец, фашист, может, в нескольких километрах отсюда уже готовит танковую атаку, с пехотой в мышиных мундирах, нет, уже в шинелях…

Деревянко видел фрицев только на кинохронике, пленных с глуповато испуганным видом. Подумав о враге, Саня с досадой вспомнил, что надо двигаться, через каждые 50 метров меняя направление, зигзагами. Да и командир что-то прохрипел в ТПУ, не разберешь в грохоте и лязге, и еще дважды увесисто стукнул по голове сапогом. И Саня, поняв команду, пошел чертить по полю ломаную линию, ныряя в воронки, зная, что дважды снаряд в нее не попадает.

Но тут он получил такой силы удар по голове от командира, что если б не танкошлем, то на его лысом черепе навсегда бы остался отпечаток каблука.

И Саня понял, что надо остановиться, уже без ТПУ услышал жуткий крик: «Стой!» Причем орали все: командир, Киря и Руслик.

– Глуши! – приказал Родин. – Вылазь!

Деревянко, ни черта ни понимая, вылез на броню. Еще минуты три назад он втайне ожидал, что по итогам вождения получит если не благодарность, то хотя бы поощрительное командирское похлопывание по плечу. Спустились на броню и Сидорский, и Баграев. В их удрученном молчании было что-то зловеще-странное.

– Ребята, товарищи, а что случилось? – спросил Саня, обведя всех растерянным взглядом.

После паузы Родин пояснил:

– Деревянко, ты – мудак! Мудак, который заехал на минное поле.

– К-какое… минное поле? – упавшим голосом спросил Саня.