– Это только начало. – Прочистив горло, он перелистнул страницу. –
Куикмен бросил блокнот на стол и снова вцепился зубами в трубку.
– Если ты знаешь, что это, с радостью послушаю. Я вот не имею ни малейшего представления. Кем же был этот парень, если в голове у него творился такой цирк?
Ответов у меня не было.
– Не знаю, но мы явно могли сделать для него больше, пока он был жив.
Кью промолчал.
– Ты перевел что-нибудь еще?
Он вздохнул.
– Примерно половину карточек. Там была реклама “кадиллака”, энциклопедии “Британника” и слуховых аппаратов “Зенит”. Официально заявляю: я ни хрена не понимаю.
– Продолжай, ладно? – попросила я. – Это все, что у нас от него осталось.
– Хорошо. – Кью поскреб бороду и откинулся на спинку стула. – Я за что угодно ухвачусь, лишь бы отвлечься. А впрочем… – Он выпрямился и повернулся ко мне лицом: – Остались ведь не только карточки. Он пришел сюда с полным мешком вещей. Наверняка нам удастся выцепить что-нибудь еще.
Разбитое окно в домике Фуллертона было заколочено фанерой.
– На время, – сказал Эндер. – Я заказать завтра стекло.
Он отпер дверь и включил верхний свет. Мастерскую окутало туманное люминесцентное сияние. Я старалась не смотреть в ванную, где отпечаток мальчика все еще хранился в пространстве, точно оптическая иллюзия. В воздухе стоял резкий запах хлорки. Бетонный пол был сухой, с кровати сняли постельное белье. Гитару убрали на шкаф.
– А что с лампами? – спросила я, заметив, что они выключены из розеток.
– Для безопасносси, – ответил Эндер. – Надо сначала проверять.
В глубине комнаты стоял чертежный стол, такой же, как у Петтифера, только угол наклона побольше. На стенах ни памятных снимков из семейного альбома, ни вдохновляющих репродукций, ни вырезок из журналов, какие висели в других мастерских. Материалы для рисования на большом рабочем столе были довольно скудны: несколько цветных ручек и карандашей, баночка красной туши, баночка синей туши, грифель и промокательная бумага.
– Я скоро прийти, окей? – сказал Эндер.
Я кивнула:
– Спасибо. – И тут же спохватилась: нельзя отпускать его, не добившись ответов. – Постойте. Эндер?
Он уже стоял на пороге.
–
– А вы не находили записку, когда делали уборку?
– Извините. Мой английский…
– Записку… – Я показала жестом: левая рука – бумага, правая – ручка. – Мальчик оставил записку?
– Фулиртин?
– Да. Фуллертон.
Старик пожал плечами:
– Ничего такого не был, не думаю.
– Вы уверены?
– Да. Очень.
– Она не у директора?
Он замотал головой:
– Нет. Нет. Ничего такого не был.
Я весь день обдумывала обстоятельства смерти мальчика и пришла к выводу, что ничего нельзя принимать на веру. Все вели себя так, будто он покончил с собой, – даже Куикмен до недавних пор в этом не сомневался, – а я подозревала неладное с самого начала. Я видела, что с мальчиком делает лунатизм, как влияют на него эти кошмары, и допускала, что он мог забраться в ванну во сне. Возможно, это был несчастный случай.
– Я могу идти? – спросил старик.
– Да. Я быстро.
– Я скоро прийти за вами. Запирать дом. Растопку оставляю у вашей двери. Окей?
Я кивнула.