Эклиптика

Ступку с пестиком, плиту с курантом, кисти и мастихин – все надо было вымыть и высушить, прежде чем приступать к следующему этапу. Я торопливо принялась за дело, желая как можно скорее вернуться к работе и опасаясь рассеивающейся тьмы. Покончив с уборкой, я сняла шкафчик, висевший в ванной над раковиной, и достала жестянку из-под табака. Снова клейкая лента, которую надо подцеплять и отрывать, – и снова мысли о Фуллертоне, – затем крышка откинулась, выпустив вверх облачко голубой пудры, и я едва сдержалась, чтобы не чихнуть. Высыпав порошок на плиту и заново сверившись с образцами, я принялась растирать пигмент с маслом. Эта смесь должна была выйти чуть гуще, цвет – чуть ярче, тон – чуть глубже. Когда краска была готова, я стала наносить ее на холст теми же размашистыми движениями. Круги нужно было сделать одного размера – но без инструментов, на глаз. Каждая окружность должна была проходить через центр соседней. И вот диски наслоились друг на друга, цвета смешались, образовав новый оттенок.

Я остановилась, лишь когда вся краска была израсходована, а на полотне появились два сияющих голубых круга, второй чуть темнее первого. На третий пигмента не хватило. За окном чирикали птицы, мой запас темноты почти иссяк. Краске надо было дать высохнуть, но я не хотела, чтобы картину кто-нибудь увидел. Я завесила ее простыней, а на верхней части подрамника закрепила кисти, чтобы ткань не липла к холсту. Руки пришлось отскребать с мылом. Нащупав в кармане ключи от директорского кабинета, я дернула дверную ручку; клейкая лента оторвалась, и дверь распахнулась. Солнце еще не взошло целиком. Лужайки, сбрызнутые росой, пахли знакомо. Щурясь от яркого света, я со всех ног бросилась к особняку – прямо в рабочей одежде, с пигментом на ботинках и маслом в волосах.

Стоило зайти внутрь, и на меня накатила усталость. Мышцы жгло и покалывало. Я начала осторожно подниматься по лестнице, приглушая свои шаги. Деревянные ступени каркали у меня под ногами. Дверь столовой была нараспашку, и я услышала, как Гюльджан звенит посудой на кухне. Не знаю, что ее побуждало, но трудилась она в десять раз усерднее, чем другие, спать ложилась последней, вставала первой. И все делала с улыбкой.

Я взлетела на третий этаж – ступени последнего марша, обитые ковром, поглощали звуки моих шагов. В восточном крыле было много свободных комнат, но я не знала их номеров. Пришлось угадывать. Прижавшись ухом к одной из дверей, я услышала храп. Я подошла к другой: тишина. Медленно повернув ручку, будто малейший скрип мог разбудить всю Хейбелиаду, я скользнула внутрь. Пятна на голом матрасе напоминали материки на карте. За окном светало. Я была одна.

Сердце прыгало в груди; я пыталась дышать глубже, но это не помогало. Я едва держалась на ногах. В приоткрытую дверь я стала наблюдать за коридором. Долгое время ничего не происходило. Вдруг сегодня директор пропустит утренний кофе? Сколько мне придется тут ждать? До звонка к завтраку? До обеда? Я вспомнила о картине и ощутила прилив гордости. Даже если директор меня застукает, все равно я скоро уеду. Я могла бы сообщить Виктору новость при встрече. От этой мысли меня охватила тревога. Я начала загонять себя в угол бессмысленными сомнениями. Нужно ли вообще звонить Виктору? Не лучше ли завершить работу и уехать со всеми документами на руках? Так уж ли важно, чтобы Виктор узнал о трагедии прямо сейчас?

В коридоре по паркету зацокали коготки. Назар торопилась к лестнице. Директор бочком вышел из кабинета и запер дверь. Он все делал так вальяжно. Шагая по коридору, он водил тростью по плинтусу и зевал. На лестничной площадке облокотился на балюстраду. Мне показалось, что он меня заметил. Но тут Назар заскулила где-то внизу, и он резко повернулся на звук.

– Ах, вот ты где, – сказал он. – Мы же договорились, что ты не будешь больше так делать. – Он скрылся из виду, но до меня еще долетал его голос: – Иди, разбойница, пока я на тебя не наступил.

Немного подождав, я вышла из комнаты. В косых лучах света из окна мельтешили пылинки. Я пробежала через них, как ребенок – через струю поливалки. Ступать я старалась как можно тише, не сбавляя при этом темпа, но мне чудилось, будто каждый шаг отдается на втором этаже. Наконец я добралась до двери в кабинет. Медный ключ не подошел. Второй встал в замочную скважину как влитой и с легкостью повернулся.