К моему удивлению, портьеры были задернуты. Воняло невытряхнутой пепельницей – специфический горький запах. Эта комната была одной из самых больших в особняке и самой богато убранной. Два зеленых диванчика с бархатной обивкой стояли друг против друга, будто для словесного турнира, на стенах висели хрустальные бра. Немало места занимал антикварный стол вишневого дерева. Обои были яркие, в цветочек, пол устилали роскошные ковры с лабиринтами узоров, по углам (непонятно зачем) расставлены мягкие бежевые кресла. На маленьком столике красовался серебряный поднос, где на серебряных блюдцах стояли стаканчики для чая с серебряной каемкой. Кожаный подголовник на директорском кресле был потертый и продавленный. (Много сезонов назад, когда мне показали эту комнату во время ознакомительной экскурсии по усадьбе, директор с гордостью объявил, что необычное чугунное пресс-папье в виде чайки, покоившееся у него на столе, некогда принадлежало его любимому писателю: “Меня заверили, что Гюрпынар придавливал им свои рукописи. Фотографическое подтверждение имеется, не сомневайтесь”. Еще несколько дней назад, когда мы вчетвером сидели на этих самых зеленых диванчиках и слушали о мальчике по фамилии Фуллертон, пресс-папье было на месте. Кажется, с тех пор прошла целая вечность. А пресс-папье куда-то исчезло.) Я спохватилась, что трачу время впустую, глазея по сторонам. Но комната была такой роскошной по сравнению с моей мастерской, что так и подмывало вздремнуть на мягких подушках. Все тело ныло от усталости. Мозг превратился в отбивную.
Позади стола располагался комод из тика. А на комоде – единственный в Портмантле телефон. Золотая подставка была украшена тонкой резьбой. Я сняла с рычага тяжелую нефритовую трубку и поднесла ее к уху.
Послышалось голубиное воркование. Линия работала.
Я набрала “ноль”, чтобы связаться с оператором. Секунду-другую ничего не происходило. Потом все звуки в трубке оборвались. Я попробовала еще раз, но безуспешно. “Ноль” для связи с оператором. Это я точно помнила. Или его поменяли на “сто”? Я набрала “сто”.
–
Я была уверена, что мне ответят по-турецки.
–
Должно быть, я попала на международную линию.
– Мне нужно заказать разговор с Лондоном, – выпалила я.
–
– Извините, громче не могу. – Как можно отчетливее я прошептала: – Мне нужно – заказать – разговор – с Лондоном.
–
– Только фамилию и адрес.
–
– Йеил. – Я продиктовала фамилию по буквам, и телефонистка повторила ее вслух. – Зовут Виктор. Он врач, если вам это поможет. – Сообщив адрес, я прибавила: – Пожалуйста, быстрее.
–
Трель, трель, пронзительная трель… А потом…
– Да… У меня срочное сообщение для доктора Йеила, – начала я. – Мне нужно с ним…
Длинный гудок прямо в ухо.
– Алло? Меня слышно?
Шипящее потрескивание.
Я начала заново:
– У меня срочное сообщение для доктора Йеила. Боюсь, у меня очень печальные новости о его сыне. – Я помедлила, вертя фразы в уме. – Дело в том, что Джонатан погиб. Это произошло вчера утром. – Какие холодные, бесповоротные слова. – Мне очень жаль, что пришлось сообщать это вот так, по телефону. И что эта роль выпала мне. Я очень соболезную… Это Элспет Конрой, доктор Йеил меня знает. Это я, Виктор. Как ужасно говорить это машине. Наверное, у вас там еще рано. У нас тоже. Едва рассвело… Виктор, я очень тебе сочувствую. Я просто обязана была тебе рассказать. Бедная Аманда, должно быть, места себе не находит. Но мы ничего не могли сделать. Он утопился – это все сны. Они превратили его жизнь в ад, но он… Он не страдал… Не могу сказать точно, где я. Ты хорошо знаешь Стамбул? Если ты сядешь на паром до Хейбелиады… (Еще один длинный гудок.) Виктор, ты там?
Связь оборвалась. Я снова и снова нажимала на рычаг, но на том конце провода никого не было, лишь тихий гул. Я повесила трубку. Придется звонить еще раз, но когда? Директор почти не вылезал из кабинета. Свой единственный шанс я упустила.
Пора уходить.