Эклиптика

– Ладно, понял. – Дверь была залеплена клейкой лентой и не поддалась, когда мальчик попытался ее открыть. Он прищурился и обвел ее взглядом. – Откуда у вас столько клейкой ленты? Из подсобки? А она прочная. Мне бы такая пригодилась.

Материалов у меня было в избытке, и я разрешила ему взять рулон, лежавший на столе. Чтобы сделать ему приятное и избавиться от чувства вины.

– Вы просто спасительница, – сказал он, вращая рулон на пальце. – Подойдет идеально. – Он двинулся к двери. – Как мне?..

– Просто дерни.

Он повернул ручку и с силой дернул дверь на себя – лента оторвалась от рамы, и свет из комнаты разлился по тропинке. Мальчик застыл на пороге, вполоборота к ночи, и мазки у него на груди слабо замерцали.

– Одежды не видать. Плохой знак.

Он поплелся в темноту, движения скованы одеялом. Пусть он обернется и скажет, что обознался, подумала я, что принял меня за кого-то другого. Но я была так же бессильна повлиять на мальчика и его поступки, как избавить его от кошмаров.

6

Ничто не защищало остров от стихии, и дожди здесь не шли, а совершали налеты. Они дробью проносились по лужайкам усадьбы, перепахивали клумбы, сминали макушки сосен. Нигде больше не встречала я такой мощи, такого размаха, свирепости, постоянства. Директорская собака и носа не высовывала во двор. Лежала на веранде, морда на лапе, и смотрела, как все вокруг погружается в хаос; в ясный день она могла бы гулять по саду, копать и кататься по траве, а сейчас торчала под крышей вместе со мной.

– И чего ты скулишь, – сказала я. – Мы обе его ждем.

Директор ненадолго ушел к себе в кабинет, кому-то позвонить. Его чашечка Türk kahvesi еще дымилась на плетеном столике, обогреватель только раскочегаривался. Директора не было от силы пару минут, но меня не покидало смутное ощущение, что утро утекает вместе с потоками воды и мой собеседник уже не вернется. В середине нашего разговора в дверях появился Эндер и забормотал по-турецки; директор поднес карманные часы к здоровому глазу и попросил его извинить. “Никуда не уходите, – прибавил он. – Я буквально на минутку”.

Я знала, что приехал он ночью – меня разбудило тявканье его собаки. Для такого маленького существа у нее был необычайно громкий лай, визгливый и внезапно обрывающийся, будто кто-то театрально икнул. Едва рассвело, я поспешила к особняку, чтобы застать директора за утренним кофе. Какая бы ни стояла погода, кофе он пил на свежем воздухе, в оазисе тишины, пока постояльцы не потянулись к завтраку и усадьба не ожила. Поймать директора на веранде – лучший способ заручиться его вниманием без обычной канители с записью на прием.

Из-за дождя я чуть было не осталась дома, но затем накинула капюшон и храбро зашагала навстречу стихии. Не успела я сделать и десятка шагов, как в ботинках зачавкало. В вестибюле я обнаружила вощеную куртку на вешалке и зеленый зонт в подставке, совершенно сухой, – верные признаки того, что директор дома. Вскоре по лестнице засеменила старая псина, а вслед за ней показалась весьма неспешная пара ног. Я где угодно узнаю эти расшитые тапочки, эту тонкую бамбуковую тросточку, клацающую по балясинам.

– Кто это у нас проснулся с петухами? Неужели Нелл? – сказал он, заметив меня.

– Да, сэр. Как поездка?

– Боюсь, не очень удачно.

Он был таким высоким, что, проходя под лампой, задел головой абажур; в искусственном свете его лоб блеснул, как начищенный. Голову венчала корона седых волос, съехавшая немного набекрень, по краям рта, точно резьба по дереву, шли глубокие борозды. Мы полагали, что ему не меньше шестидесяти, хотя руки у него были гладкие, как у тридцатилетнего. Он был слеп на левый глаз и компенсировал это при помощи трости и Назар – дворняжки, из которой он вырастил апатичного поводыря. Интеллигентность директора граничила с напыщенностью, но он так почтительно относился к постояльцам и их талантам, что заносчивым его назвать было нельзя. Для проформы, а еще потому, что его настоящей фамилии никто не знал, мы обращались к нему “директор” или “сэр”, и каждый раз при этом его лицо едва заметно подергивалось.

– Пойдемте на веранду, – предложил он. – Сейчас придет Гюльджан с кофе. Быть может, она нагадает мне на кофейной гуще долгую и счастливую жизнь.

– На улице ливень.

– Я знаю. Дивно, не правда ли?

Мы расположились в восточной части веранды, он – среди подушек на скрипучих плетеных качелях, длиннющие ноги неуклюже скрещены, я – на низком плетеном стуле. Собака покружила между нами и улеглась у его ног.

– Ну-с, что у вас на уме?

– А кто сказал, что у меня что-то на уме?

Он стряхнул с брюк белые волоски собачьей шерсти.

– Если вы пришли ко мне ни свет ни заря – значит, с претензией. Я на этом собаку съел. Хорошее выражение, вы не находите? Собаку съел.

– Да, сэр. – Я собралась с духом, не желая тратить время. – Вообще-то я к вам сразу по нескольким вопросам.

– Ты это слышала, Назар? – Он потрепал собаку по голове. – Говорил же я, надо было мне остаться в постели. Вот и жалобы начались. – Он с улыбкой откинулся на спинку сиденья. – Ну выкладывайте. Только по порядку.