Экобаба и дикарь

Часто Авто говорил, что его мечтой было сварить несколько огромных рам из чугуна, отвезти их куда-нибудь на природу, врыть в землю и смотреть сквозь нее на пейзаж. Весной — нежная акварель. Летом — яркое масло. Осенью — приглушенная пастель. Зимой — черно-белая графика. Живые пейзажи. Времени неподвластны. Живут, пока живо железо рам. А оно живучее, по миллиону лет не умирает. Вот тебе объем, вот тебе фактура. Рамы сделать под старину, узорные, массивные, огромные, 50 х 50 метров. Одну можно на утес водрузить, другую в реку хитро вставить, чтобы вода через край лилась. Третью, 1000 х 2000, напротив крестьянского подворья врыть и смотреть, как жизнь в ней шевелится.

Он осторожно взял обломок шипа, осмотрел его, понюхал. Запах лака. Бросил его обратно и тихо отправился к соседу.

— Джимон, это ты мне кости подарил? — спросил он, просовывая голову в дверь и озирая привычный беспорядок: немытую посуду и одежду на полу, завалы тапочек и туфель, грязное постельное белье под раковиной.

— Костя? — заспанно переспросил негр. — Твоя костя барил?

— Пойдем покажу.

Они долго рассматривали кости и шипы. Мукумба, в полосатой пижаме, качал курчавой головой и протирал очки. От него несло кислым потом.

— Моя не дававай. Твоя мбана сама, а потомапотом забывала? — наконец, предположил он.

— Как это?.. Я же еще не совсем того!.. — ответил он. — Да и где такие кости взять?

— Вседу. Рестаурант, кафее. — Мукумба почесал в затылке, отчего вонь усилилась: — Знаеши, друга, мбана, уже пара день я смотрю следа на ванная…

Следов еще не хватало!

В ванной они действительно увидели неясные следы, петлявшие по белым плиткам. В коридоре их уже не было.

Негр поставил ногу рядом с одним из следов. След был мельче.

«Чертовщина!» Стало не по себе — кости, следы…

— Значит, не ты скелеты подбросил? — еще раз переспросил он, искренне желая, чтобы негр сказал «я».

Но тот отрицательно покачал головой и почесал волосатую грудь, свою гордость (в чем признался однажды: оказывается, у негров волосы на груди, как правило, не растут).

— Нета, что-та-та скелета?

— Надо уборщицу спросить.

На этом они разошлись по комнатам. Из-за стены тут же зазвучал гнусавый псалом.

«Колдун, шаман! — подумалось ему с неприязнью. — Он, он это кости подбросил! Кому же еще?.. Никто не приходил. Да, но когда и как он их обработал?.. Делать ему нечего, что ли?.. Или намекает на что-то?..»

Он уставился на кучу и явно увидел, что кости лежат не так, как лежали. Кто-то, казалось, сгреб их в отдельные кучки. Он обернулся, но никого в комнате не было. Из-за стены доносились высокие ноты.

«Джадо⁷ делает?.. Уже само слово какое неприятное! Таким словом только и проклинать! Но кто делает? Негр?.. Она?.. Джадоистка! С неё станет! Недаром около нечистой горы Брокен родилась!» — посмотрел он на потолок.

В джадо он верил твердо. Да и как не верить?.. У них во дворе жила старая Бабулия. Про нее шепотом говорили, что она может насылать и снимать джадо. Во двор часто приходили разные люди, звонили к ней, терпеливо ждали, пока она, стуча клюкой, шла открывать, и исчезали за дверью… А потом выходили довольные и веселые. Как-то привели женщину с обмотанной головой. Один раз принесли на руках ребенка. Другой раз видели, что к Бабулии приходили люди в военной форме и вели под руки обмякшего майора. Дети глазели на все это с большим интересом. В комнаты Бабулии они никогда не заходили — и она не приглашала, и взрослые запрещали.

Сама Бабулия из своей затхлой норы не вылезала, хлеб носили ей дети и передавали в окно. А если кто-нибудь со двора шел на базар, она просила купить ей сыра или курицу. Семьи у нее не было, пенсию она не получала, но деньги водились, и она всегда возвращала детям сдачу от хлеба:

«Купите себе что-нибудь».

А когда три дня она не открывала окна, то соседи взломали дверь и увидели, что она мертвая лежит на тахте под огромным портретом Сталина, а на шатком комоде стоят какие-то предметы: стеклянная мутная пирамида, шар из зеленого камня, перламутровый веер, проросший ячмень на блюдце, карты со странными знаками, медное кольцо и несколько плошек, входящих друг в друга.

«Ведьма!» — сказал в сердцах дядя Васо и сорвал со стены портрет Сталина. А предметы со стола сгреб в мешок и выкинул в мусор, строго запретив детям входить в нечистую квартиру. Входить они не входили, но мусор раскопали и играли странными игрушками до тех пора, пока дядя Васо не унес их со двора и не бросил с моста в Куру.

На поминках тоже не обошлось без неожиданностей: вдруг сорвался жестяной желоб с крыши и упал прямо на голову дяде Васо; внезапно лопнула бутыль с вином, и один из осколков вонзился в раму окна, где обычно сидела больная Амалия, по случаю поминок вылезшая наружу; ни с того ни с сего начал скандалить тихий парнишка из соседского двора; неожиданно выкипел, застыв в комьях, поминальный плов «шилаплави» — хотя хозяйки не отходили от котла и мешали что есть сил. Вот и не верь потом в джадо!