Экономический суверенитет государства и конституционно-правовые механизмы его защиты

Более подробное рассмотрение данного вопроса выходит за рамки настоящего исследования. Отметим лишь, что непризнание большинством федеративных государств суверенитета за своими субъектами, а, следовательно, и их международной договороспособности, хотя, с одной стороны, свидетельствует об отсутствии у субъектов (в том числе и субъектов РФ) «экономического суверенитета» (хотя с некоторой долей условности можно говорить о наличии у них определенных суверенных полномочий в экономической сфере, особенно в части «внутреннего» аспекта суверенитета – в России, правда, в соответствии с решениями КС РФ, за субъектами не признаваемого), что исключает более подробное рассмотрение вопроса, но, с другой стороны, никак не должно исключать процедуры выработки общей воли федерации и субъектов федерации (в том числе процедуры согласования решения «центральной» власти и субъектов федерации) при принятии международных обязательств, где передаются полномочия, находящиеся в остаточном ведении субъектов федерации или их совместном с федерацией ведении¹⁹⁵. Ниже будет показано, что в ряде государств прямо предусматривается требование такого согласования. В России же оно предусмотрено ст. 4 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», согласно п. 1 которой международный договор Российской Федерации, затрагивающий вопросы, относящиеся к ведению субъекта Российской Федерации, заключается по согласованию с органами государственной власти заинтересованного субъекта РФ, на которые возложена соответствующая функция. Предпринимались попытки выведения необходимости согласования «центральной и региональной воль» и из постановления КС РФ от 30 июня 2006 г. № 8-П, однако, например, при присоединении к ВТО оно осуществлено не было¹⁹⁶. Более того, КС РФ сформулировал в деле о проверке конституционности не вступившего в силу Протокола о присоединении России к Марракешскому соглашению следующую, представляется, спорную позицию: «Поскольку любой международный договор, затрагивающий ключевые вопросы экономической политики Российской Федерации, не может не затрагивать и интересы субъектов Российской Федерации, причем всех, предположение о том, что всякий раз в таком случае необходимо проведение согласительных процедур со всеми субъектами Российской Федерации, противоречило бы правовой природе России как единственно обладающей государственным суверенитетом (Постановление КС РФ от 7 июня 2000 г. № 10-П)»¹⁹⁷.

К вопросу о публичном и частном экономическом суверенитете. Экономический суверенитет личности

Дискуссионным является выделение других субъектов экономического суверенитета. Так, если развивать логику Г. Ласки, отметившего, что кроме государства властные функции фактически осуществляют разные общественные институты, и в связи с этим выдвинувшего концепцию децентрализованного суверенитета (как бы «растворяющегося» в указанных институтах)¹⁹⁸, придется задаться вопросом о соотношении «мощи» экономических ресурсов государства и, например, частного капитала, а также отдельных его видов, например, финансового капитала или капитала, монополизированного и имеющего иностранное или криминальное происхождение, а потому создающего угрозу для общества, подрывающего государственный и народный суверенитет. Встает вопрос и о соотношении финансового суверенитета государства и частного «финансового суверенитета»; о роли частного капитала в формировании конституционных институтов, формально являющихся общественными или даже участвующими в осуществлении государственной власти (о роли частного капитала в финансировании политических партий и других общественных объединений, в финансировании избирательных кампаний и, таким образом, в формировании законодательной власти). Введение подобных категорий не представляется достаточно оправданным с точки зрения терминологии конституционно-правовой науки, однако, выделение самих тенденций накопления и монополизации капитала и его влияния на политическую, а соответственно, и конституционно-правовую сферу жизни ниже будет приводиться в качестве угрозы и государственному, и народному суверенитету, а также самой модели демократии.