Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь

Хотя доводы против новизны представляются простыми и неоспоримыми, многие ученые встречают их с большой долей скептицизма. Они говорят, что любой может взять существующие факты и подогнать их под теорию, чтобы «объяснить» их, а новое предсказание — это единственный верный признак подлинного научного достижения. Эти ученые чувствуют, что новизна имеет значение. Осталось только понять почему.

Если новизна действительно имеет значение, то это должно быть обусловлено тем, что в каком-то важном отношении создание научных теорий отличается от выбора носков с завязанными глазами. Конечно, всякий может составить перечень очевидных различий между этими двумя занятиями: одно имеет место в лаборатории, а другое — в спальне; одно поддерживается грантами от государства, а другое — нет, но необычайно сложно указать конкретное ключевое различие, благодаря которому новизна имеет значение.

В последние десятилетия споры о новизне ограничивались публикациями почти исключительно в философских журналах. Но самый очевидный вопрос заключается в том, как делать выводы в условиях неполной информации. Экономисты кое-что знают об этом.

Даже в самом простом контексте новое предсказание полезно как механизм для выявления информации. Предположим, что одни ученые от рождения талантливее других и что невозможно знать априори, кто есть кто. Вероятность того, что именно талантливые ученые создают истинные теории и делают успешные новые предсказания, выше. Когда профессор Джонс делает новое предсказание, он открывает кое-что — по крайней мере, в вероятностном смысле, — касательно своих талантов. Тот, кто делает успешное новое предсказание, скорее всего, более талантлив и, следовательно, имеет больше шансов на создание истинной теории. Мы больше доверяем теории Джонса, чем теории Смита не из-за прямого влияния нового предсказания, а потому что успех его нового предсказания сообщает нам кое-что о самом профессоре Джонсе.

Наша история еще далека от своего завершения. Еще ничего не сказано о том, почему профессор Джонс с самого начала пытался сделать новое предсказание, а профессор Смит — нет. Показал ли профессор Джонс тем самым, что он верит в собственные способности, а профессор Смит — свою неуверенность в себе? Если так, то это может быть еще одной причиной, по которой мы испытываем большее доверие к профессору Джонсу, чем к профессору Смиту. Иными словами, мы вправе делать выводы, не только основываясь на успехе нового предсказания профессора Джонса, но и на его начальной готовности решиться на новое предсказание.

Рассмотрим конкретный пример. Предположим, что ученые, успешно делающие новые предсказания, обычно зарабатывают 100,000 долларов в год, те, кто делает неудачные предсказания, зарабатывают 20,000 долларов, а те, кто никогда не пытался делать новые предсказания, получают 50,000 долларов. Тот, кто делает новые предсказания, рискует своим доходом. Поскольку он готов сделать ставку на свои таланты, то вполне вероятно, что остальные поступили бы разумно, также сделав ставку на его талант, т.е. поверив в его теорию. По той же схеме действует и ученый, предпочитающий получать свои 50,000 долларов, что заставляет нас задуматься над вопросом, стоит ли доверять ему больше, чем он сам себе доверяет.

Какие именно выводы мы можем сделать из этого, зависит от конкретных стимулов, на которые реагируют Джонс и Смит. Теперь мы оказались в вотчине экономистов. Нам нужна теория, предсказывающая схему вознаграждения различных типов ученых, реакции отдельных ученых на эту схему вознаграждения, и выводы, которые наблюдатель может сделать, исходя из этих реакций. Полностью удовлетворительная теория стимулов должна учитывать конкуренцию между учеными, исследовательскими институтами, а также между покровителями науки и теми, кто извлекает выгоду из ее открытий. Такое столкновение интересов ведет к появлению такой структуры заработной платы, которая предлагает различные вознаграждения для разных исследовательских стратегий и различных уровней успеха. К сожалению, понимание последствий такой теории кажется труднопреодолимой задачей.