Экранный образ времени оттепели (60–80-е годы)

И сути не меняет ни кружевное убранство ухоженных комнат Ларисы, ни творческий беспорядок мастерской скульптора (исп. А. Адабашьян), ни обшарпанные выгородки собственного жилья, где в первых кадрах картины Сергей передвигается как-то бочком и неприютно садится на краешек стула, чтобы хоть когда-нибудь всё-таки написать письмо матери.

Дом перестал быть своим для героя пространством, духовная защищённость уже не смотрится его архетипической сущностью.

Характерно, что в самом первом эпизоде Сергей, едва отойдя от беспокойного сна, пробует начать это письмо. Видно, не первый раз… Обыденный в таких письмах зачин опять и опять остаётся единственной строкой. Скомканный и отброшенный на край стола лист бумаги долго, произвольно, сам по себе меняет форму. Камера внимательно смотрит, как бумажный комок пытается распрямиться, будто чего-то ещё ждёт… Нет нужных слов. Никаких нет.

И с этим первым эпизодом по-своему эмоционально рифмуются финальные сцены загородного пикника по случаю сорокалетия Сергея.

Р. Балаян провёл зрителя от неспособности героя ответить материнскому зову (родословная, отчий дом: их как будто давно уже нет, они утратили действенность притягательной силы) к ощущению ненужности себя в окружающем мире… Нелепость ситуаций вялотекущего пикника, здоровый цинизм молодых (акт. О. Меньшиков), походя добивающий героя… Попытка уйти под размашистый хит Л. Успенской («Этой ярмарки краски!..»)…

Надо присмотреться, как глубинный смысл этой финальной сцены, авторский текст, требующий зрительского прочтения, развёртывается в сочетании отдельных событийных моментов, следующих один за другим.

…Сначала в кадре царит вялотекущая унылость. Сергей слоняется от одной группки к другой, смотрит и отходит: ни он сам, ни гости не проявляют друг к другу ни малейшего интереса… Эти моменты уже содержат настрой, важный для восприятия авторского посыла.

…Сергей подходит к столу, где двое пробуют силу, пытаясь пригнуть руку соперника: довольно бессмысленное само по себе занятие тоже говорит о случайности общения людей, присутствующих на пикнике… Явно от безделья, Сергей включается в игру. И на той же точно эмоциональной волне молодой партнёр (О. Меньшиков) заключает пари: проигравший трижды прокукарекает из-под стола… Им оказывается, конечно же, именинник.

Его «кукареку» вызывает любопытство у нескольких томящихся гостей. Только героиня Л. Гурченко сочувственно смотрит на эту издевательски-шутовскую картину…

Сергей скрывается за деревьями, где укреплена «тарзанка». С мощным размахом раскачиваясь над рекой, он исчезает из вида, вызвав нешуточный переполох…

Легко заметить, что ряд моментов праздника объединён в событийный ряд, означающий доминирующий во всём эпизоде настрой – тоску и безделье. Полное безразличие и к празднику, и к его герою. Унижение равнодушием Сергей принимает, кажется, как должное, хотя финал эпизода всё-таки говорит о его глубочайшем душевном отчаянии…

Развиваясь от сцены к сцене, эпизод празднования дня рождения за счёт разных моментов, означающих тоску, скуку, отсутствие даже простого интереса к личности «юбиляра», повторяет тональность отчаяния. Означаемое (равнодушие), доминирующее во всех без исключения фрагментах, проступает как основной мотив длящейся в кадре череды как бы выхваченных наугад сценок действия… И таким образом выходит на первый план авторское суждение о состоянии героя и его окружения.

Льёт неожиданный дождь. Но и он не очищает помрачневших окрестностей. Промокший Сергей бежит, не смахивая с лица воды и, кажется, слёз. Как-то сиротливо забивается под развороченный стог сена…

Здесь и завершается фильм.

Представительство героя «Полётов во сне и наяву», практически всех его персонажей сорокалетнего возраста говорит от имени поколения оттепели о тех жизненных итогах, к каким они пришли в начало 80-х.

Они лишились спасительного ощущения материнского дома. Сиротское чувство бездомья гонит их от одной двери к другой. Но обрести приют, душевное тепло такой герой практически не в состоянии. Он попросту не способен будет откликнуться на зов, если тот вдруг прозвучит…

Оттого и метания по кругу, отсутствие куда-то зовущих дорог. Помните, как беспечно пел совсем ещё юный Н. Михалков, один из его знаковых героев 60-х?

Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю с кем…

Это про поколение Сергея Макарова в 60-е…

Теперь же, в начале 80-х, узнаваемые детали поэтической образности наполняются совсем иным смыслом:

…Владеет парус, владеет ветер
Моей дырявой лодкою…

А как бы замкнутые круги, по которым движется в пространстве сорокалетний Сергей Макаров, к тому же образуют едва ощутимую в подтексте цикличность, характерную для мифологичности толкования времени и образа героя, представляющего поколение шестидесятников.

Судьба архетипов экрана оттепели

Отношение экрана 80-х к шестидесятнику важно воспринимать сообразно тому, какие перемены оттепель претерпела в процессе угасания эйфории по поводу радужных надежд.