Экранный образ времени оттепели (60–80-е годы)

Знакомство героини с парнем после эпизода на танцплощадке сначала, кажется, тоже не выпадает из потока подобных вялотекущих случайностей. Однако вполне адаптированный к условиям здешней жизни Сергей (акт. А. Соколов) оказался в каком-то смысле другим, не похожим на тех, с какими привычно тусуется день за днём Вера. И этим, своей внутренней, скрытой за бравадой непохожестью на привычное окружение, парень привлёк героиню. Ещё не способную по-настоящему понять, что искренняя неумелая привязанность к Сергею перевернёт, разрушит её мир. Ничего не создав взамен.

Реальный неразрешимый конфликт происходит в душе героини.

Не в квартирных скандалах и поножовщине, не в компромиссном согласии выгородить отца во время беседы со следователем. А когда оказалось, что внешне всё как будто бы улеглось. Она отрешённо заглатывает горсть таблеток и безвольно опускается на пол, пристроив на груди свою детскую фотографию…

Очень серьёзная роль в понимании авторского текста картины принадлежит кругу друзей Веры. Видимо, ещё школьных, с одного двора. Стайка почти неразлучных мальчишек и девчонок, не упускающих случая поссориться, выпить.

В кабинете следователя спиной к Вере сидит один из них, вызван по случаю уличной драки. На банальный для протокола вопрос о годе рождения, сверившись у Веры о подробностях потасовки, он как бы мимоходом называет 1971-й (фильм, напомним, 1988-го)…

Всякая мелочь на экране в любой момент может оказаться вовсе не пустяком, они просто не попадают в авторский монолог. А дата рождения героев «Маленькой Веры» говорит нам о времени, породившем это поколение: самое начало 70-х, полоса разочарования…

Примерно таким появляется в кадре и В. Цой, герой картины «Игла».

Для Р. Нугманова, совсем недавнего выпускника творческой мастерской С. Соловьёва во ВГИКе, это вторая картина, если за первую взять ленту «Йа-ха!», снятую ещё в студенческие годы. Ему удалось уже тогда выйти на контакт с популярнейшими рок-группами, снять лидеров андеграунда. Открыть дорогу в кинематограф конца 80-х кумирам молодёжного движения, собирающего стадионы. Именно в это время подмостки поэтических вечеров начала 60-х занимает авторская песня…

Герой В. Цоя возник из песенной стихии тех лет.

Характерный для времени 80-х «одинокий странник» появляется в неприютном окружении: чужой город, ставшая чужой девушка. Оказавшаяся к тому же в беде.

Спасая её от наркотиков, Моро должен пройти через несколько смертельно опасных испытаний. Главное из которых, наверное, агрессия местной банды, никого не выпускающей из петли наркозависимости.

По-своему расправившись с поставщиком, врачом местной больницы (исп. – П. Мамонов, лидер знаковой для конца 80-х рок-группы «Звуки Му»), Моро увозит подругу на опустевший берег Каспия и сжигает в костре её запасы зелья. Трудный путь к восстановлению жизни показан на экране как преодоление разрушительных сил природы (пересыхающее море, ржавеющие остовы кораблей, романтически высокие слова противостоящих всему этому песен Виктора Цоя).

Мощным настроем поколения, готового вступиться за свои человеческие права, насыщены внесобытийные фрагменты фильма, где в звуко-изобразительной энергетике кадра по существу речь идёт о торжестве жизни.

…Однако всё же потом, в зимнем городе на тихой аллее, как-то недоумённо зажимая ножевую рану, Моро уходит во тьму. Как символ, как продолжающая звучать песня.

И долго ещё держится на экране кромешная темнота, из которой доносится голос В. Цоя.

Приезжает Моро ниоткуда и уходит как будто бы в никуда. Понятно только, что уходит он насовсем. Первые и финальные кадры дают ощущение мощной душевной силы, энергии преодоления. И дорога, полная опасностей, на самом деле ему не страшна.

Город проходит, так сказать, мимо героя. Стандартно-безликие улицы поддерживают ощущение обыденности. Всё здесь такое же, как и повсюду. Это значимый штрих в характеристике места действия.

А своя, отдельная, полная опасностей жизнь населяет подвалы. Длинные проходы, сплетение ржавых труб. «Низ», неведомые развороты, знакомые лишь завсегдатаям ходы способны вывести на заброшенные пустыри только людей знающих. Моро каким-то чутьём определяет свои маршруты. Не рассудком, наитием он понимает, что здесь человеку уже не спастись. И наскоро собравшись, увозит подружку к морю.

…Берег моря, выжженный простор бескрайних песков. Редкие клубки перекати-поле ветер гоняет в безжизненной пустоте. Сквозь перекрестья высоких мачт ржавеющих кораблей слепит глаза раскалённое солнце. И никаких дорог…

Жизнь остановилась, выход искать надо самому. Каждое решение непредсказуемо, потому что всё равно придётся опять возвращаться в город.

За сопоставлением образных пространств достаточно отчётливо прочитывается авторская мысль: прямых, обычных путей в этой истории нет. Логика образа дороги, характерная для многих художественных решений, к которым привык зритель, здесь отсутствует.