Эксгумация

Вот почему она пришла к Мелани. С момента пробуждения ее преследовала мысль о раке. Раке, который обнаружил Спенсер. Еще до того, как она узнала о нем сама. Что если это так? Что если рак на самом деле — его происки?

Этой мыслью не поделишься вслух. Если она не может связать эти убийства со Спенсером, как она может рассчитывать связать с ним медицинский диагноз? Абсурдно утверждать, что кто-то за три тысячи миль, не имеющий ровным счетом никакого отношения к медицине, мог получить доступ к ее медицинской карте. Не говоря уже о том, чтобы подделать ее.

Ей скажут, что она на стадии отрицания. Рак — жуткая вещь. Конечно, ей хотелось верить, что диагноз не соответствует действительности. Вполне естественно надеяться, что рак был очередным изобретением извращенного ума Спенсера. Именно это Анна говорила себе с тех пор, как эта мысль впервые пришла ей в голову.

Не надейся, Шварцман.

Тем не менее именно этот крошечный шанс привел ее сюда. Именно поэтому Анна приложила все мыслимые и немыслимые усилия к тому, чтобы никто никогда не смог узнать про этот визит к Мелани.

Она отправилась туда под вымышленным именем, чтобы на этот раз Спенсер не смог подменить результаты обследования, и молилась, чтобы в прошлый раз так и было. Ей очень хотелось верить, что он окажется даже бо́льшим злом, чем она думала.

Но по мере того как ее пребывание в смотровом кабинете растянулось с тридцати минут до сорока пяти, Анна Шварцман больше не хотела оставаться анонимной.

Ей захотелось увидеть Мелани О’Коннелл без всякой маскировки. Посидеть в кафе или за бутылкой вина, поделиться тем, что случилось. Потому что Мелани была единственной, кроме Авы, кто знал, что Спенсер сделал с ней. Единственной, кого она впустила к себе в душу за все эти годы. Той, что сидела с ней до тех пор, пока она не поведала ей все. Той, кто сказал, что она всегда будет рядом, если Анне понадобится друг.

Итак, она здесь — ей нужна Мелани не только как друг, но и как врач.

«Возможно», — сказал внутренний голос.

— Возможно, — повторила Шварцман.

Она села на стул у стены смотрового кабинета. Не переоделась в рубашку, не завернула подол на уровне талии. Не легла на стол. Но в остальном вела себя как обычная пациентка. Молча ждала. Это то, что ей нужно. Проконсультироваться с Мелани О’Коннелл.

Мелани выбрала своей специализацией онкологию, Анна — судебную медицину. Неудивительно, что они остались близки. А вот их однокурсники искренне недоумевали, с какой стати кому-то хочется иметь дело с раком и трупами, когда есть куда более приятные сферы — например, педиатрия и семейная медицина или такие прибыльные отрасли, как ортопедия или пластическая хирургия.

Когда Мелани О’Коннелл вошла в дверь, она выглядела в точности такой, какой ее запомнила Шварцман. Подтянутая, миниатюрная, веснушчатая, ярко-рыжие волосы по обыкновению собраны в хвост. Этакая взрослая версия сиротки Энни[22]. Ее юной внешности противоречили лишь новые морщинки вокруг карих глаз, напоминая о безжалостном ходе времени.

— Привет, — сказала она, держа перед собой медицинскую карту — ту, где почти не было достоверной информации. — Я доктор О’Коннелл.

Она подняла взгляд, чтобы пожать руку, и остановилась. Вновь посмотрела на карту, затем снова вверх и засмеялась.

— Кейт Виктор. Наша стервозная старшая ординаторша.

Анна использовала это имя для документов.

Мелани закрыла карту и положила ее на стойку.

— Господи, Шварцман!

Анна встала со стула. Мелани прошла через всю комнату, чтобы обнять ее.

— Привет, — прошептала она.

На глаза навернулись слезы, но Анна постаралась не расплакаться.

Мелани взяла ее за плечи и притянула к себе.

— Не могу поверить… Это Карл тебя надоумил?

Шварцман покачала головой.

— Карл?

Улыбка Мелани исчезла. Она махнула рукой.

— Мой муж. Он всегда старается преподнести мне сюрприз в день рождения.

— Сегодня твой день рождения…

Шварцман вспомнила, как они вместе с группой выпускников-медиков отмечали тридцатилетие Мелани в частном круизе по заливу Эллиот. Один из их однокурсников имел доступ к шикарной яхте. Они пили шампанское и любовались закатом — один из тех редких моментов, когда казалось, что все будет хорошо.

— Забудь. Прошу тебя. Я так рада тебя видеть… Выглядишь потрясающе. Такая же высокая и стройная, как всегда.

Анна выдавила улыбку.

— С днем рождения.

Не отпуская ее руки, Мелани схватила стул на колесиках и, подкатив его через всю комнату, кивнула подруге, чтобы та снова села. После чего пристально посмотрела ей в лицо. Шварцман не сомневалась: она уже поняла, что что-то не так. Мелани всегда была такой. Читала язык тела, называла ее притворщицей…

— В чем дело? — спросила Мелани. И тотчас добавила: — Все еще он?

Анна вздохнула.

— И да, и нет. Да. Но я здесь не поэтому. — И вновь ей в голову пришла мимолетная мысль или, скорее, надежда. — Хотя все может быть…

— Объясни.

— У меня диагностировали рак груди. — Она впервые произнесла эти слова вслух.

Они прозвучали как бомба, как брошенная перчатка, как смертный приговор. Ей хотелось противостоять им, быть сильной, но груз был слишком тяжел.