Экскалибур

— Не глупи, Дерфель. Из того, что женщины друидами никогда не бывали, отнюдь не следует, что они и не могут! Друидом кто угодно может стать! Надо всего-то навсего затвердить наизусть шестьсот восемьдесят четыре проклятия Бели Маура и двести шестьдесят девять заклинаний Ллеу и хранить в голове еще с тысячу других полезных вещей, а Нимуэ, надо отдать ей должное, оказалась блестящей ученицей.

— Но ослеплять-то тебя зачем?

— У нас теперь один глаз на двоих. Один глаз — и один разум. — И Мерлин надолго умолк.

— Расскажи мне про глиняную фигуру, господин, — попросил я.

— Нет! — Старик отодвинулся от меня; в голосе его звучал неподдельный ужас. — Она запретила, — хриплым шепотом объяснил он.

— Как мне ее уничтожить? — не отступался я. Мерлин расхохотался.

— Тебе, Дерфель? Ты надеешься побороть мою магию?

— Расскажи как, — настаивал я.

Старик вернулся к решетке и повращал пустыми глазницами налево и направо, словно высматривая, не подслушивает ли нас какой враг.

— Семь раз и еще три, — поведал он, — грезил я на Карн Ингли. — Рассудок старика вновь помутился, и на протяжении всей этой ночи, стоило мне попытаться вытянуть из Мерлина тайны недуга Кайнвин, происходило то же самое. Мерлин бессвязно бормотал что-то про сны, про то, как любился с Жатвенной Девой у вод Клаэрвена, или про псов Тригвилта, что якобы за ним охотятся. — Вот зачем здесь решетка, Дерфель, — объяснял он, похлопывая по деревянным прутьям, — это чтобы гончие до меня не добрались, и вот почему у меня нет глаз — это чтобы они меня не увидели. Понимаешь, если у тебя глаз нет, то и псы тебя не видят. Запомни на будущее.

— Значит, Нимуэ попытается вернуть богов? — спросил я в какой-то момент.

— Так затем она и забрала мой разум, Дерфель, — откликнулся Мерлин.

— А она преуспеет?

— Хороший вопрос! Отличный вопрос. Этот вопрос я сам себе постоянно задаю. — Мерлин сел, обхватил руками костлявые колени. — Я спасовал, верно? Предал сам себя. А вот Нимуэ — не предаст. Она дойдет до конца, Дерфель, дойдет во что бы то ни стало.

— Да, но преуспеет ли она?

— Мне бы кошку, — посетовал старик, помолчав. — Скучаю я по кошкам.

— Расскажи мне, как призывают богов.

— Да ты и без меня все знаешь! — возмутился Мерлин. — Нимуэ отыщет Экскалибур, приведет беднягу Гвидра — и совершит обряд по всем правилам. Прямо здесь, на горе. Но придут ли боги? Вот в том-то и вопрос! Ты ведь Митре поклоняешься, так?

— Да, господин.

— А что ты знаешь о Митре?

— Он — бог воинов, рожденный в пещере, — отозвался я. — Бог солнца.

Мерлин расхохотался.

— И это все? До чего же ты невежествен! Митра — бог клятв. Знал ли ты об этом? Ведомы ли тебе ступени посвящения? Ну, сколько там у вас ступеней? — Я молчал, не желая выдавать тайны мистерий. — Да не глупи, Дерфель! — промолвил Мерлин, и голос его звучал вполне разумно — разумнее не бывает. — Сколько ступеней, спрашиваю! Две? Или три?

— Две, господин.

— Значит, вы позабыли еще пять! Каковы первые две?

— Солдат и Отец.

– Miles и Pater, вот как надо правильно говорить. А раньше были еще Leo, Corax, Perses, Nymphus и Heliodromus .[8] Как же мало ты знаешь о своем жалком боге; ну да вся твоя вера — ерунда, пустой звук. Ты восходишь по лестнице с семью перекладинами?

— Нет, господин.

— Ты вкушаешь вино и хлеб?

— Это в обычае у христиан, господин, — запротестовал я.

— У христиан, значит! Да что вы за олухи полоумные! Мать Митры была девой; на младенца ее пришли взглянуть пастухи и волхвы, а сам Митра вырос целителем и учителем. У него было двенадцать учеников; и накануне смерти он напоследок угостил их ужином — вином и хлебом. Похоронили его в каменной гробнице, но он восстал из мертвых — и, между прочим, проделал все это задолго до того, как христиане приколотили своего бога гвоздями к деревяшке. Ты позволил христианам украсть одежды своего бога, Дерфель!

Я глядел на Мерлина во все глаза.

— Это правда?

— Правда, Дерфель, — подтвердил Мерлин, прижимаясь изуродованным лицом к грубой решетке. — Ты поклоняешься тени бога. Он уходит, понимаешь — уходит точно так же, как и наши боги. Они все уходят, Дерфель, они уходят в никуда. Гляди! — Старик указал на затянутое тучами небо. — Боги приходят и уходят, Дерфель, и я уже не знаю, слышат ли они нас и видят ли. Они проплывают мимо на громадном колесе небес: ныне правит христианский Бог, власть Его продлится еще какое-то время, но в конце концов колесо увлечет в бездну и Его, а род человеческий вновь окажется в промозглой тьме и будет вынужден искать себе новых богов. И ведь найдет, всенепременно найдет, ибо боги приходят и уходят, Дерфель, боги приходят и уходят.

— А Нимуэ повернет колесо вспять? — спросил я.

— Может, и повернет, — скорбно отозвался Мерлин, — и мне бы, Дерфель, весьма того хотелось. Хотелось бы мне вернуть себе глаза, и юность, и радость. — Он прижался лбом к прутьям. — Я не стану помогать тебе снять чары, — проговорил он тихо, так тихо, что я с трудом разбирал слова. — Я люблю Кайнвин, но если Кайнвин суждено страдать во имя богов, то благородное деяние.

— Господин, — взмолился я.