Экскалибур

– Потому что никак не может добиться своего, вот почему. Из-за этого люди обычно и злятся. – В костре треснуло очередное бревно, в воздух взметнулись искры, старик раздраженно стряхнул их с одежды, загодя плюнув в пламя. – Лиственница, – вздохнул он. – Свежесрубленная лиственница гореть не хочет. – Мерлин задумчиво воззрился на меня. – Нимуэ запретила мне везти Гавейна на битву. Она считает, добро пропало впустую, и, наверное, она была права.

– Гавейн принес нам победу, господин, – напомнил я.

Мерлин закрыл глаза и картинно вздохнул, давая понять, что дурость мою терпеть невозможно.

– Я посвятил себя одной-единственной цели, – произнес он после долгой паузы. – Одной очень простой цели. Мне хотелось вернуть богов. Это так трудно понять? Но для того, чтобы сделать что-то действительно хорошо, Дерфель, потребна целая жизнь. Нет, дурни вроде тебя вольны растрачивать себя по мелочам – сегодня ты магистрат, завтра копейщик, но когда все закончится, чего ты достиг? Да ничего! Чтобы изменить мир, Дерфель, нужно держаться избранной миссии. Артур к тому близок, не могу не отдать ему должного. Он хочет обезопасить Британию от саксов, и, думается, на какое-то время он преуспел, но саксы еще живы, и они вернутся. Может, я их уже не застану, может, не застанешь и ты, но твоим детям и детям твоих детей придется сражаться в этой войне снова и снова. К истинной победе ведет только один путь.

– Путь богов, – откликнулся я.

– Путь богов, – подтвердил Мерлин, – в этом-то и состоял труд моей жизни. – Старик на мгновение опустил взгляд на черный друидический посох. Талиесин сидел недвижно, не сводя с наставника глаз. – В детстве мне привиделся сон, – очень тихо проговорил Мерлин. – Я пошел в пещеру Карн-Ингли, и приснилось мне, будто у меня крылья и я могу взлететь высоко в небо и оглядеть сверху весь остров Британия – и до чего же он был красив! Красив и зелен и огражден густым туманом от любого врага. Блаженный остров, Дерфель, остров богов, единственное место на земле, их достойное, и со времен того сна, Дерфель, только об этом я и мечтал. Вернуть благословенный остров. Вернуть богов.

– Но… – вмешался было я.

– Не глупи! – рявкнул Мерлин так, что даже Талиесин не сдержал улыбки. – Подумай головой! Труд всей моей жизни, Дерфель!

– Май-Дан, – тихо проговорил я.

Старик кивнул и снова надолго умолк. Вдалеке пели, повсюду горели костры. Во тьме тут и там раздавались крики раненых; псы и мародеры искали себе жертв среди мертвых и умирающих. На рассвете протрезвевшая армия проснется и окажется лицом к лицу с кошмарными последствиями битвы, но сейчас все пели да упивались трофейным элем.

– На Май-Дане я подошел к самой грани, – нарушил молчание Мерлин. – До цели было рукой подать. Но я проявил слабость, Дерфель, досадную слабость. Я слишком люблю Артура. Почему? Он не блещет остроумием, он порою занудствует почище Гавейна, он до смешного предан добродетели, но я его и впрямь люблю. И тебя тоже, если на то пошло. Слабость, сам знаю. Я ценю тонкий ум и гибкость, но на самом-то деле по душе мне люди честные. Меня восхищают сила и прямота, понимаешь ли, и на Май-Дане эта любовь меня погубила.

– Гвидр, – произнес я.

Мерлин кивнул:

– Надо было убить мальчишку, но я знал, что не смогу. Только не Артурова сына. Непростительная слабость, что тут поделаешь.

– Нет.

– Не глупи! – устало промолвил Мерлин. – Что такое жизнь Гвидра в сравнении с богами? Или с надеждой восстановить Британию? Да ничего, пустяк! Но я не смог исполнить назначенного. О да, оправдания у меня были. В свитке Каледдина говорится со всей ясностью: в жертву избирается «сын короля земли», а ведь Артур – не король; ну да это все жалкие увертки. Обряд требовал смерти Гвидра, а я не смог себя заставить. Вот убить Гавейна – это пожалуйста, с легкостью, оно даже не лишено приятности – оборвать разглагольствования этого девственного придурка. А вот с Гвидром не вышло, поэтому обряд остался незавершенным. – Мерлин был глубоко несчастен – несчастен, стар и сгорблен. – Я неудачник, – горько подвел итог он.

– А Нимуэ тебе так и не простила? – неуверенно спросил я.

– Простила? Да Нимуэ вообще не знает, что значит это слово! Для Нимуэ прощение – это слабость! Теперь она сама совершит нужные обряды, и не оплошает, нет. Даже если потребуется перерезать всех сыновей Британии до последнего, она это сделает. Всех побросает в котел и взболтнет хорошенько! – Мерлин улыбнулся краем губ и пожал плечами. – Но ныне я, сами понимаете, здорово усложнил ей работу. Как распоследний сентиментальный старый дурень, я не мог не помочь Артуру выиграть сегодняшнюю драку. А для этого я воспользовался Гавейном, и теперь, думается, Нимуэ меня ненавидит.

– Почему?

Мерлин возвел глаза к дымному небу, словно прося богов даровать мне хоть малую толику разумения.