Экскоммуникация. Три эссе о медиа и медиации

Именно это и сделал ФРАНСУА ЛАРЮЭЛЬ ближе к концу своего эссе Истина согласно Гермесу. Там же ЛАРЮЭЛЬ указывает на фундаментальную связь философии и медиа. По словам ЛАРЮЭЛЯ, любая философия придерживается «коммуникационного Решения» — идеи, что всё можно опосредовать и всё можно сообщить, передать дальше. В таком самописаном мире тайны существуют лишь для того, чтобы о них рассказать; всё, что не сообщено, просто «пока» не сообщено. Коммуникационное Решение предполагает, что всё существующее существует ради медиации и коммуникации. Чувствуется, что для ЛАРЮЭЛЯ коммуникационное Решение представляет даже большую опасность, чем философское (идея о том, что всё на свете философствуемо). Одно дело — утверждать, что всё существующее в мире существует не просто так. Другое дело — утверждать, что всё-существующее-не-просто-так непременно сообщаемо, просто по причине своего существования. И если философское Решение опирается на закон достаточного основания, то коммуникационное Решение добавляет к нему важный пункт — о теориях медиа, что преданно служат на благо сообщаемости смыслов.

Но всё это домыслы — нет никаких оснований предполагать, что это так. Возможно, поэтому ЛАРЮЭЛЬ и критикует философов, называя их «почтальонами истины», «чиновниками Почтового и Телекоммуникационного Министерства». По словам ЛАРЮЭЛЯ, когда мы ставим коммуникационное Решение выше философского, то приходим к смешанной приверженности коммуникации: всё существующее может стать сообщением — даже само бытие. Поэтому ЛАРЮЭЛЬ передразнивает (и высмеивает) герменевтический постулат любой философии медиа: «Смысл, еще больше смысла! Информация, еще больше информации!» Отсюда и логическое заключение ЛАРЮЭЛЯ: «Реальное есть сообщаемое, сообщаемое есть реальное»[161].

Двусмысленность есть сама суть коммуникации. Коммуникация одновременно и соединяет, и разделяет; она и объединяет — и проводит различия. Пожалуй, коммуникационное Решение достигает своей критической точки вовсе не в постсовременной архитектонике семиотики, теории информации, кибернетики или языковых игр — но в досовременном контексте мистицизма. Почти любое свидетельство о мистическом опыте так или иначе основывается на этом союзе: мистического субъекта и загадочного, непостижимого и таинственного «вовне»; последнее могут называть по-разному — Богом, Всевышним, Божеством.

Как мы помним, эта господствующая парадигма прослеживается еще в трудах АВГУСТИНА: он описывал Бога как «Свет немеркнущий» — нечто за пределами нашего зрения, за пределами зримого мира и в конечном счете за пределами человеческого понимания. Такая двойственность — доступное разуму явление и недоступный разуму источник — ярко выражена в тех богословских текстах, где божество парадоксальным образом описывают через призму тьмы, сумрака или бездны. Примеры можно найти у ДИОНИСИЯ АРЕОПАГИТА: он пишет, что Бог остается абсолютно непостижимым, загадочным «сияньем Божественного Мрака».

ЛАРЮЭЛЬ тоже обращается к этой двойственности — на своем «нефилософском» наречии. В работе Principes de la non-philosophie ЛАРЮЭЛЬ проводит грань между «духовным» (le mystique) и «мистическим» (la mystique)^{14}. [В оригинале] они отличаются только артиклем — но разница между ними существенна. ЛАРЮЭЛЬ пишет, что «духовное — это отождествление души с трансцендентным»[162]. Но душа — та божественная искра, что есть у каждого земного субъекта, — может познать трансцендентное только «за пределами» себя. Она может соединиться с Господом, пока существует исходная имманентность, на фоне которой союз человеческой души и трансцендентного становится возможным. Следовательно, по ЛАРЮЭЛЮ, имманентность — это ключ к отождествлению души с трансцендентным. А духовное «превращает эту имманентность в свойство или атрибут отношений между Господом и душой — больше, чем сущность как таковую». Имманентность — это духовный трамплин к трансцендентности.