Экскоммуникация. Три эссе о медиа и медиации

Для самой Церкви самым неудобным из христианских догматов оставался догмат о бедности Христа. Как такое огромное предприятие, как Церковь, может примирить свою погоню за рентой с отречением Христа от земного богатства? На это противоречие и опирается ВАНЕЙГЕМ в своей марксистской критике общей экономики: «Церковь презирала всякий нерентабельный грех. Она ненавидела природу, эту клоаку земных искушений, но не могла ненавидеть грешную природу как источник своего дохода»^{20}[251]. ВАНЕЙГЕМ отмечает, что Церковь не так сильно беспокоит грешное поведение, алчность, чревоугодие или блуд, как беспокоит добровольное самоотречение: «Церковь осторожно выбирала, какие добродетели поощрять, а какие нет — и избегала поощрения тех, которые могли снизить ее прибыль».

ВАНЕЙГЕМ, в отличие от своего современника МИШЕЛЯ ФУКО, вспоминает здесь и классовый анализ[252]. Церковь выполняет роль вышибалы перед дверьми ксенокоммуникации — и берет долю с каждого, кто входит в эти двери или выходит из них. ВАНЕЙГЕМ отмечает, что Церковь вынуждена вести двойную борьбу. С одной стороны, она должна управлять временем и пространством за счет контроля над текстуальным аппаратом и всеми его комплектующими: изображениями, символами, формами, костюмами и т. п. С другой стороны, она должна взимать плату с подчиненного себе населения за счет контроля над порталами в этот мир и из него — и контролировать так много порталов, сколько она способна при себе удержать. Она должна держать в своих руках коммуникативную надстройку — даже не одного, а сразу двух миров.

БЕГАРДЫ И БЕГИНКИ

Доктрины, которые узаконили коммуникацию Церкви, нередко ускользали из ее хватки — и становились опорной конструкцией для более-менее автономных жизненных практик. Например, бегарды и бегинки основали собственные сети, включающие в себя блуждающих духов и общинный образ жизни. В представлениях Церкви то была весьма благодатная почва для разного рода ересей. И не в последнюю очередь потому, что эти светские сообщества с подозрением относились как к мнимой церковной монополии на ксенокоммуникацию, так и к тем податям, которые Церковь взимала за свои услуги.

Таков был ежедневный контекст, в котором амальрикане, немало повлиявшие на бегардов и бегинок, пришли к идее непосредственной связи с Богом. Бог — повсюду. Он творит как добро, так и зло. Христос никогда не воскресал. Бог — это сущность добродетели, а не ее судья. Амальрикане утвердили «суровую, но тривиальную истину: на Земле давно разверзнулся такой ад, что людям пора перестать мучить себя — и научиться получать удовольствие» (c. 97).

Это была мощная, невольно эпикурейская идея: «измельчение Бога в ступе природы» (c. 109). Что еще хуже для Церкви — ее собственные запретительные законы могли стать поводом заново переоткрыть жизнь, уже за пределами церковного господства. Речь идет и о такого рода открытии: «Тот, кто находится в единении с Богом, может безнаказанно утолять свои плотские желания любым способом, с партнером любого пола, в том числе меняясь своими ролями» (c. 118). Кажется, дикие мальчики и дикие девочки жили во все времена.

Редкий пример текста, который предлагает нечто созвучное доктрине Братства свободного духа — и при этом не был выбит под пытками — это трактат МАРГАРИТЫ ПОРЕТАНСКОЙ Зерцало простых душ, написанный на старофранцузском[253]. В 1310 году в результате масштабного судебного процесса МАРГАРИТУ сожгли на костре. Совет, состоявший из двадцати одного богослова, признал Зерцало простых душ ересью — но МАРГАРИТА отказалась отречься от нее. Во время казни зрители были до слез тронуты тем, как спокойно она приняла свою смерть. Все ее сочинения были якобы уничтожены — но несколько экземпляров дошли до наших дней.

Этот трактат представляет собой диалог между Душой, Разумом и другими абстрактными сущностями. В нем описываются семь этапов мистической инициации. Первые этапы кажутся вполне стандартными. Возвышение души начинается с трех стадий аскетизма, в течение которых душа постепенно открывается лучезарной любви Бога — к четвертой стадии. На пятой душа признает свою греховность, и Бог вбирает душу в себя. К шестой стадии текст начинает расходиться с известной традицией: в Боге душа встречает свое уничтожение.

На данном этапе существует только Бог. Наконец, наступает и последняя, седьмая стадия: душа принадлежит Богу и вечно ликует на протяжении своей земной жизни. К ней возвращается первозданная невинность: душа освобождается от бремени первородного греха и отныне не способна на грех. У души теперь нет своей воли — она служит Богу. Это предел духовного совершенства: душа делает всё, что пожелает, потому что ее воля — это и есть воля Бога. Так душа переходит в состояние безразличия. Ее больше не волнуют святые таинства, жития святых или аскетизм, которого она придерживалась на первых ступенях своего пути к благодати.