Я превратилсяв одно-единственное серое око: из серых луж пьют серые голуби; серый дождик серые лужи вгоняет в серую дрожь; на горизонте из серых башенсерая клякса…Серый туман,клубясь, наползает,как пепел пожарища…Я превратилсяв одну-единственную серую ноздрю: ворсинки шарфа меня щекочут – как в двигателях сожженный бензин; серые пятна на досках лесов – как будто плотник прошелся;запах гари –вчера в этом городедень загорелся, скроенный наспех,и я в этосерое утро// вчерашний угар вдыхаю.Он – старый солдат,проснувшийся от всего только лишьболи в костях,ноющих к перемене погодыв местах ранений,которые многих на той войне выжглидотла, –он тоже чует запах горелого.Он – мчась по ступенькам –еще выстраивает те формулы,что заставят шататься фундамент физики,скрепляя который,сгорели многие, –и снова воняет гарью.И по всей квартире,по всей улице,по всему городупаленого серый запах.Я просыпаюсьв час предрассветных сомненийи по уши зарываюсь в серый и рыхлый пепел,по которому мы ежечаснои ежеминутнобредем к своимсобственным радугам.Мы каждое утро,порядком еще не проснувшись,влезаем в этотвчерашнийгустой серый пепели, почти не задумываясь,трамбуем его,превращая в асфальт на сегодня.
Прийти
Все выбираю – с какой сторонывойти, возвращаясь, в Ригу?И еще – в какую –бодрую или сонную, в лучах солнцаили лучащуюся огнями?Это ведь важно – как войти.Таким образом,как именно того хочется,чем именно дышится –травой луговой или жесеном, алый тымак или камня холод.Такое богатство – когда есть из чеговыбирать средиотсутствий и расставаний,щекочущих спинужарких мурашек,когда Рига входит в сон миражами.Тогда неважно – сладким ли, горьким,лишь бы – пробитьсятуда, где сердце прописано –пролиться дождемили кротом прорыться.Это, похоже, единственное, к чемуникак не привыкну.