Экспансия – II

Роумэн брился неторопливо, оценивающе, с какой-то особой тщательностью; перед трудным разговором он простаивал в ванной минут по десять; звук скрипящего по коже лезвия действовал на него успокаивающе. Он рассматривал свое изображение в зеркале так, словно перед ним был совершенно незнакомый человек; поглаживал новые морщины, появившиеся за последний месяц, осунулся; лицо, тем не менее, продолжало оставаться округлым.

– Конопушка! – крикнул он, не оборачиваясь. – Ты не находишь, что я несколько оплыл?

Криста готовила завтрак (они остановились в пансионате, где была предусмотрена кухонька с электроплитой и маленьким, но очень вместительным холодильником), откликнулась сразу же, словно бы постоянно ждала его вопроса:

– Ты прекрасно выглядишь.

– Это тебе кажется. Я действительно оплыл.

– Давай проверим почки.

– Они функционируют отменно.

– Может быть, камни?

– Это сердце. Когда я волнуюсь перед делом, у меня молотит сердце и отекают глаза. С моей-то бабьей рожей...

– Если ты еще раз посмеешь так сказать о своем лице, я уйду от тебя. Я считаю, что мой муж самый красивый мужчина на земле! Пожалуйста, не разубеждай меня, это нечестно: либо я вышла за тебя замуж по расчету, либо ты женился на дуре с ужасным вкусом: только безвкусные дуры выходят за мужиков с бабьими лицами.

– Да? Ну, хорошо, – Роумэн улыбнулся своему изображению. – Пожалуйста, повторяй это почаще... Что у нас на завтрак?

– Тебе – омлет с сосиской, стакан апельсинового сока и подогретый хлебец. Мне – кефир.

– Ты и так худая.

– Я не «и так худая», а потому худая, что утром пью кефир, днем ем вареное яйцо; это позволяет мне пировать с тобою вечером, проклиная себя за это утром. С завтрашнего дня сяду на голодную диету, я вычитала про это новшество в «Балтимор сан».

– Когда меня морили голодом в камере у наци, на третий день ноги и руки сделались совершенно ледяными... Ужасное ощущение... Пожалуйста, не садись на эту дурацкую голодную диету, прошу тебя... Ну-ка, быстро, в каком ухе звенит?

– В левом! – ответила Криста, потому что видела в полуоткрытую дверь ванной, что Роумэн стоял, прижавшись левым плечом к стене; звенит обычно в том ухе, которое ближе к стене, странно. – Угадала?

Звенело в правом ухе.

– Умница, – сказал Роумэн. – Угадала. Слушай, когда мы начнем ссориться, а? Все знающие люди говорят, что после первого месяца супружества неминуемо должна случиться ссора... По пустяку, глупая, но обязательно ссора.

– Мне тоже так говорили. Это бы случилось, не будь ты Роумэном, а я Кристой.

– Не будь я старше тебя на пятнадцать лет...

– Не будь ты умнее меня в семьсот тридцать четыре раза... Я совсем от тебя голову потеряла, когда ты до конца ломал Лангера... А особенно, когда ты сказал, чтобы он сам открыл чулан и привел Ригельта... Они ведь могли оба убежать.

– В обкаканных штанах далеко не убежишь...

Криста засмеялась:

– Сюжет для Уолта Диснея – «волки в обкаканных штанишках».

Роумэн протер лицо одеколоном и вышел в комнату:

– Ты прекрасно сказала: «в штанишках»... Очень по-детски, так маленькие девочки говорят... Я очень гордился – мне тогда было лет шесть, – когда мне начали покупать брюки, а не штаны... Давай завтракать, время. Я должен быть у моего босса секунда в секунду, он педант, и за это я его ценю.

Криста знала, что в номере говорить нельзя. Роумэн предупредил ее, что, вполне возможно, друзья поставили их жилье на запись. Про то, чтобы она упомянула имена Лангера и Ригельта, они договорились заранее, на улице, – так или иначе он будет рассказывать о них Макайру, пусть тот знает загодя, но ни одного другого имени тех, которые они узнали во время стремительной поездки по Европе – Рим, Аскона, Гамбург, Стокгольм, называть не надо; еще рано; все зависит от того, как пойдет разговор в кабинете босса, какова будет его реакция на ту информацию, которую собрали Роумэн, Спарк и Штирлиц.

Криста молча улыбнулась Роумэну, показав глазами на отдушину; он отрицательно покачал головой, кивнув на телефон.

– Знаешь, конопуша, если сегодня разговор пройдет так, как я надеюсь, и мне удастся за неделю закончить дело, мы с тобой, наконец, возьмем отпуск и отправимся на какой-нибудь маленький остров... Чтоб ни души... Сейчас стали рекламировать Сан Блас, всего час лета от Панамы, крошечные островки в океане, живут индейцы, ловят рыбу и собирают кокосовые орехи. Правда, было бы чудно?

– Я даже боюсь об этом мечтать.

– Всегда надо мечтать о самом прекрасном.

– Только мечтай без оглядки.

– Буду.

– Какой мне надеть костюм?

– Поскольку их у тебя всего два, надень первый.

Роумэн рассмеялся:

– Первый – это серый? Или синий?

– Синий. К твоей седине идет синий цвет.

– А галстук? Серый?

– Красный. Почему все американцы так любят черные костюмы и черные галстуки? Вы одеваетесь, как гробовщики.

– Не оскорбляй нацию. Я патриот.

– Разве можно считать оскорблением замечание, которое продиктовано желанием лучшего?

– Можно, – вздохнул Роумэн и поднялся из-за стола. – Омлет был прекрасен, только ты забыла его посолить, конопушка.

– Правда?! Почему же ты не сказал?