Экспансия – II

Аллен Даллес встретился с Роумэном в маленьком баре на сорок второй улице, после ланча, который он провел с Макайром в своем клубе. Здесь, в этом маленьком баре, он никогда раньше не бывал, масса народа, все проходящие, клиентура случайная, что вполне соответствует конспиративному характеру встречи разведчика отставного, каким он себя представлял знакомым, и разведчика функционирующего, каким он назвал Роумэна, запнувшись самую малость, когда тот к нему позвонил: «Роумэн? Роумэн... Ах, да, Роумэн, ну, как же, конечно, помню! Помню и горжусь, мой дорогой функционирующий разведчик!»

Обсмотрев Роумэна со всех сторон, Даллес пыхнул трубкой, заметив:

– Вы здорово набрали в сравнении с сорок пятым годом. Я видел вас последний раз в сорок пятом весной, не так ли?

– Именно так, мистер Даллес.

– Что это вы говорите, как заштатный адвокат в бракоразводном процессе? Аллен, я для вас Аллен, дорогой Пол.

– Спасибо, я страшно рад, Аллен, что вы нашли для меня время.

– Что будете пить?

– Хайбол.

– Орешки?

– С удовольствием. Только позвольте мне угостить вас, о кэй?

– Спасибо, я никогда не отказываюсь от угощения. Вам чертовски идет седина, завидую. Чем больше я седею, тем отчетливее становлюсь похожим на старую китайскую мышь, которую берегут для обращения в кисточки, столь важные в иероглифописи. А вы начинаете походить на матерого голливудского ковбоя.

– С моей-то круглой мордой?

– Никогда не отзывайтесь дурно о своей внешности, – заметил Даллес. – Это позволит вашим недругам повторять эти слова, и вы не сможете их одернуть: «Мы же цитируем самого мистера икс, он говорил это о себе не далее, как вчера, беседуя с мистером игрек!»

Роумэн улыбнулся:

– Мне всегда казалось, что, если ты сам подтруниваешь над своими недостатками, это выбивает козыри у недоброжелателей.

– Зависит от талантливости недоброжелателей. Пол. Кстати, если уж вы меня действительно угощаете, попросите, пожалуйста, крохотный кусочек сыра, люблю сухой сыр.

– С удовольствием угощу вас самым сухим сыром, Аллен.

– Ну, рассказывайте, что стряслось?

– Стряслось то, что по прошествии девятнадцати месяцев после нашей победы нацисты успели воссоздать свою цепь, – Роумэн достал «Лаки страйк» и начал крошить маленькую, круглую сигарету.

– Двадцати месяцев, – Даллес вздохнул. – Дальше.

– Это, собственно, главное, – Роумэн несколько смешался от такой реакции собеседника.

– И вас это действительно удивляет?

– Конечно.

– Почему? Вы что, не понимаете, с какого уровня врагом мы имеем дело? Неужели вы всерьез полагали, что шесть миллионов членов НСДАП так легко смирятся с поражением, да еще таким неслыханным? Нельзя быть наивным. Пол. Все, что угодно, только не наивность.

– Больше это похоже на отчаяние, Аллен.

– Ну, это уж совсем стыдно. Неужели вы сомневаетесь в том, что у нас найдутся силы для истребления этих гаденышей?

– Я – нет. Другие – да.

– Кто именно?

– Те люди, от которых зависит принятие решений.

– Вы говорите со мной как с представителем конкурирующей фирмы. Пол. Вряд ли я могу быть вам полезен, если вы не знаете имен. Кто конкретно сомневается в том, что мы обязаны придушить нацистских гаденышей?

– Человек, к которому я в общем-то хорошо отношусь, – Роберт Макайр.

– Хм... Это для меня несколько неожиданно... Не скажу, что я его очень хорошо знаю, но по тем эпизодам, что у меня на памяти, могу судить о нем как о человеке, склонном к волевым решениям.

– Дело в том, что сеть разбросана не только в Германии, но и в Швеции, Испании, Португалии, Парагвае, Аргентине, Бразилии, Швейцарии, Ватикане... Более того, сейчас я собираю улики против синдиката... У меня есть основания полагать, что наци нашли подходы и к этим людям...

– А вот это крайне тревожно. Крайне, Пол. Есть имена?

– Да. Некий Пепе. Судя по всему, одна из его фамилий – Гуарази, на контакт с лиссабонским братством прилетал из Нью-Йорка, акцент – бруклинский.

– Так говорит агентура?

– Так говорю я.

Даллес улыбнулся; его жесткое лицо собралось морщинками, подобрело («У него самые счастливые внуки, – подумал Роумэн, – какая радость иметь такого мягкого, но в то же время мужественного деда, человек из легенды; и с Вольфом он говорил не как с генералом Гиммлера, а как с немецким солдатом, это не есть нарушение правил, это по-мужски, Штирлиц неправ, потому что ему-то как раз доносила агентура»).

– Вы думаете, меня это радует? – лицо Даллеса было по-прежнему мягким, морщинистым, усталым. – Меня это, наоборот, печалит. Я вам прочитаю Ян Ваньли, великого китайского поэта, вслушайтесь в его строки. Пол: «Пороги, слепя белоснежною пеной, как гром, оглушают разгневанным ревом. Потоки воды – изумрудные стены, а волны подобны горам бирюзовым. Подъем по дорогам – над бездной победа, путь вниз по реке – за победу награда. Багорщикам трудно, им отдых неведом, и сердце подъемам и спускам не радо... Нелегок, опасен подъем по порогам! Оставь самомнение, пускаясь в дорогу...»