— Хабтагаи по неделе могут оставаться без воды, — объяснял Сандаг, — а зимой — до двух недель. В январе они часто нападают на домашних верблюдов, убивают самцов, а самок угоняют с собой.
— А может быть, это не хабтагаи, а просто одичавшие верблюды? — высказал предположение Пушкарев.
— Не думаю, — ответил Тимяков. — Дикие и домашние верблюды — две разновидности, имеющие общих предков.
…Сверкало солнце, кривились нечеловеческие лица в зеркальных скалах. У всех воспалились глаза от нестерпимого блеска песков и камней. Мучили миражи. Возникали белые города с фантастическими башнями, шпилями и арками. Возникали и тут же таяли. А неутомимое солнце вновь плело из миражной дымки морскую гладь, роскошные сады, многоярусные пагоды, грушеобразные субурганы… И все это представление совершалось природой здесь изо дня в день в течение многих тысячелетий, и не для случайных зрителей, а для самой себя, словно бы природа забавлялась, пробуя подражать людям. И зеркальные скалы с их оптическим эффектом тоже были всего лишь ее забавой для себя, так как в эти угрюмые места редко кто заглядывал, да и вообще суеверные араты объезжали их далеко стороной.
…Караван шел по душной Нэмэгэтинской котловине. И каким же маленьким выглядел он в угрюмом сухом море!
Поступь верблюдов была неровной, неуверенной.
— Ну как ты? — то и дело справлялся Пушкарев у Вали.
— Спасибо. Наконец-то исполнилась моя заветная мечта: я попала в историю, какие бывают только в приключенческих книжках. Какой здесь воздух тяжелый. Будто в закрытой яме. А еще «Домом смерчей» называется! Ни ветерка…
— Да, циркуляция воздуха слабая. Но я что-нибудь придумаю, — шутил он. — Ом мани падме хум, ом мани падме хум, хочу прохлады!..
— Зря стараешься. Волшебник из тебя никудышный! Целый вагон костей динозавров проворонил, а теперь гоняйся за ними…
— Так откуда мне было знать, что подохшие семьдесят миллионов лет назад твари умеют бегать?!
Разговаривать не хотелось. Они умолкли, сделались безучастными ко всему окружающему.
Бесконечно тянулся день.
Они шли и шли по накаленной добела пустыне, сквозь колеблющиеся горячие миражи, шли, уже ничего не соображая, отупевшие от жары. Шли и не заметили, как оранжевый диск солнца затянулся седой дымкой. Сразу небо потемнело. Казалось, в десяти шагах обрывается мир, а дальше — серебряная пустота. Неожиданно грянул гром. Первые крупные капли дождя упали на землю.
— Скорее наверх! Скорее! — закричал Лубсан.
Под яростным ливнем верблюды стали взбираться вверх сухого русла, вдоль которого они до сих пор шли. Через несколько минут внизу уже стремительно несся мутный бурлящий поток. Подмытая земля с плеском падала в воду. А вода все прибывала… Образовавшаяся река, сплошь покрытая клочьями пены, со страшной силой сокрушала все на своем пути.
Лубсан и Цокто растянули брезент, устроив из него подобие огромной чаши, и вскоре эта чаша наполнилась холодной дождевой водой. Сверкали молнии, раскаты грома сотрясали небо и землю. Все промокли до нитки. Путники лязгали зубами от холода.
— Из огня да в полымя! — выкрикнул Пушкарев, стремясь пересилить голосом рев потока.
Приходилось поторапливаться: вода грозила выйти из берегов. Но впереди были другие овраги, по которым мчались такие же бурлящие потоки. Дождь хлестал не уменьшаясь. Воду из брезента перелили в бочки. На вершине холма поставили палатки. Дальше двигаться нечего было и думать.
— Я же говорил: монгол боится сырости, — шутил Сандаг. — Теперь понятно, почему ее надо бояться?
Путники сидели в тесных палатках, прижавшись друг к другу. Валя не могла отделаться от впечатления, что все это происходит во сне.
Через час дождь прекратился, вода в оврагах стала убывать. Пора было собираться в дорогу.
Ночь застала путешественников в мрачных пустынных горах. Утомившись за день, все скоро заснули. Только Пушкарев и Валя долго сидели у костра. Небо над ними было яркое, звездное, необыкновенно глубокое. Оно мерцало, словно пронизанное какими-то неведомыми лучами.
Александр привлек к себе девушку и поцеловал ее. Она крепко прижалась к нему.
— Что бы ни случилось с нами потом, — сказал он, — но того, что уже было, не вычеркнешь из жизни. И оно было, было — и ты была рядом…
КОГТИ ДИНОЗАВРА
Багровый диск солнца поднялся над далеким хребтом Ноян-Богдо, оплавил небо. Снова заплясали горячие миражи, и в них небольшие холмы с обрывистыми скатами выросли до огромных размеров, встали красной стеной.
Экспедиция все еще пробиралась по Нэмэгэтинской впадине, пересекая невысокие скалистые горы и широкие песчаные долины. Зной расслабляет, не хочется ни разговаривать, ни думать, а пустынному, безотрадному пути нет конца: все тихо и мертво, ни птицы, ни зверя; котловинки, покрытые выцветами соли; небольшие вихри долго кружатся на одном месте, обдают усталых путников соленой пылью.
Верблюды то спускаются на дно сухих русел, то поднимаются на площадки, покрытые мелкой галькой и щебнем.