— Монгольский князь мог бежать только в Монголию. Куда еще? Легенда приписывает Хара-Цзюнь-гуаню попытку чуть ли не захватить китайский престол. И это после того, как владычество Юаньской династии кончилось! Как бы ни был отважен Хара-Цзюнь-гуань, но ни о чем подобном он и помышлять не мог в ту пору со своим ничтожным гарнизоном. Если он был мудрым человеком, а я в этом почти не сомневаюсь, он понимал, что город удержать не удастся, что помощи ждать неоткуда. Он мог оставить небольшой гарнизон в Хара-Хото, мог даже сам здесь задержаться, а свой народ, свою семью и свои сокровища, узнав, что китайцы близко, отправил по великому караванному пути, по торгоутской дороге, которую мы открыли в 1925 году, на север, в горы Гурбан-Сайхан. Там и следует искать сокровища Хара-Цзюнь-гуаня. Возможно даже, что они скрыты в одной из пещер, где мы с вами побывали.
— Но ведь караван владетеля Хара-Хото мог пойти и дальше, в глубь Монголии?
— Вряд ли. Тут вот какое дело. Я изложил вам современную точку зрения археологов, спорящих, где следует искать гробницу Чингисхана. Но сам я, помню, когда занимался археологией, придерживался другого мнения: каган похоронен в Монгольском или Гобийском Алтае. Тут я верю Марко Поло, который писал: «Всех великих государей, потомков Чингисхана, знайте, хоронят в большой горе Алтай, и где бы ни помер великий государь татар, хотя бы за сто дней пути до той горы, его привозят туда хоронить. И вот еще какая диковина: когда тела великих ханов несут к той горе, всякого дней за сорок побольше или поменьше убивают мечом провожатые, причем приговаривают: „Иди на тот свет служить нашему государю“».
Чингис создал, так сказать, традицию, и никто из его потомков не посмел бы нарушить ее. Даже после смерти они должны были окружать его.
Место погребения ханов держалось в тайне, оно было известно лишь родовитым, принцам крови и военачальникам. Сюда, в потаенное место, и направил владетель Хара-Хото свою семью, свои неисчислимые сокровища.
Видите брешь в северной стене? Зачем она? Якобы Хара-Цзюнь-гуань приказал пробить ее, чтобы обмануть врага, и отсюда со своим войском устремился на него. Нелепая затея. Всадников перебили бы по одному — противник вряд ли дремал. Можно предположить, разумеется, что брешь сделали императорские солдаты, чтобы проникнуть в город. Тоже маловероятно. Куда легче было бы приставить штурмовые лестницы. Как известно, царевич Тулуй, приступая к осаде города Нишабура, приказал изготовить четыре тысячи штурмовых лестниц и взял его. Не вернее ли предположить, что брешь была проделана заранее и замаскирована камышом и тонким слоем глины. Небольшой гарнизон изматывал противника, давая возможность своему каравану или караванам уйти как можно дальше на север, к горам Гурбан-Сай-хан. А когда задача была выполнена, темной ночью Хара-Цзюнь-гуань приказал бесшумно разломать камышовые щиты, покрытые глиной, которые скрывали брешь, и воины поодиночке незаметно покинули город, оставив противника в дураках. Так мне представляется вся история.
— Пусть не совсем героично, зато ближе к истине, — согласился Пушкарев. — Они, наверное, наиболее ценные книги увезли с собой, а остальные оставили в субурганах. Ваша версия убеждает, и если бы я имел вес в науке, то дрался бы за нее.
— Будет и вес. Тангуты говорили: познать истину легко, трудно следовать ей. То, что мы близки к истине, убеждает хотя бы вот этот тангутский свиток. Основную библиотеку Хара-Хото следует искать в горах Гурбан-Сайхан. Тангутские книги считались ценностью.
— Я теперь припоминаю: такие же свитки мы с Цокто находили в других пещерах, они и сейчас лежат там.
— Очень любопытно! Придется немедленно наведаться в Котловину пещер. Если бы Карст мог знать, какую ценность представляют свитки, он охотился бы только за ними, а не за костями ящеров. Видно, даже своему компаньону профессору Бадраху Карст ничего не сказал о тайной пещере, где припрятал кости и яйца динозавров, а то Бадрах быстро разобрался бы во всем и прикарманил тангутскую библиотеку.
И еще одно маленькое обстоятельство, которому я тоже не придал значения, а теперь улавливаю некую связь: вход в пещеру-храм закрывает камень с письменами; помню, я поразился, что это не обычное «Ом мани падме хум» тибетскими знаками, а нечто другое — иероглифы не китайские, а тангутские. Но тогда некогда было заниматься сличением.
— Это мы сможем установить хоть сию минуту! — воскликнул Александр. — Я ведь все подобные письмена срисовал в тетрадь. Тетрадь цела!
Он извлек из своей геологической сумки, с которой никогда не расставался, тетрадь и, развернув на нужной странице, зажег карманный фонарь.
Географ долго вглядывался в причудливые знаки.
— Да, я не ошибся, — наконец произнес он. — Вы скопировали точно: тангутское письмо!
— Ну, а что значит сама надпись?
Тимяков пожал плечами.