Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Жареннымъ пахнетъ. Вы спросите, что здсь пьютъ? Вино. Кьянти.

И началось царство кьянти. Добросовстность наша въ этомъ случа стояла вн сомнній. Мы ршили сть и пить во всякой стран только то, чмъ эта страна славится.

Поэтому, въ Германіи выработался свой шаблонъ:

— Четыре кружки пива, бульонъ «митъ-ай», шницель и братвурстъ митъ-краутъ.

Къ этому заказу Крысаковъ! неизмнно прибавлялъ единственную нмецкую фразу, которую онъ самъ сочинилъ и которой оперировалъ въ самыхъ разнообразныхъ случаяхъ:

— Битте-дритте.

Онъ былъ ошеломляющъ среди скучныхъ нмцевъ, со своимъ сіяющимъ лицомъ, костюмомъ, осунувшимся отъ отсутствія пуговицъ, чемоданомъ, распухшимъ, какъ дохлый слонъ, внутри котораго скопились газы, и неизмннымъ припвомъ ко всмъ нашимъ распоряженіямъ:

— Битте-дритте.

Зхалъ онъ въ Европу съ самымъ независимымъ видомъ, общая поддержать насъ въ смысл языка, но въ Германіи ему не пришлось этого сдлать, такъ какъ онъ зналъ только французскій языкъ, въ Италіи его французскаго языка итальянцы не понимали, а во Франціи французы вполн присоединились въ этомъ смысл къ итальянцамъ.

Такъ онъ и остался со своимъ загадочнымъ:

— Битте-дритте.

Начиная съ Венеціи, мы разбились на дв рзкія группы: Мифасовъ и Сандерсъ — благомыслящая, умренная группа, я съ Крысаковымъ — безшабашная разгульная пара, неприхотливая и небрезгливая до послдней степени. Мы якшались съ поддонками населенія, пили ужасное грошевое вино, — ли какихъ то пауковъ, каракатицъ и разныхъ морскихъ чудовищъ, пожирали червяковъ, похожихъ на макароны, и макароны, очень смахивавшія на червяковъ, а Мифасовъ и Сандерсъ, обдая въ приличныхъ дорогихъ ресторанахъ, лишь изрдка ходили за нами, наблюдая издали за нашими поступками.

Ріальто.

Однажды мы затащили ихъ въ такую остерію, что Мифасовъ, прежде чмъ ссть на скамью, покрылъ ее осторожно газетой.

— Ну, ребятки, — оскалилъ зубы Крысаковъ. — Покушаемъ, ха-ха, покушаемъ… Женщина! Синьора хозяйка! Дайте намъ этихъ вонъ штучекъ и этихъ… Эту рыбку зажарьте, да макаронъ закатите посмшне. Да кьянти не забудьте, лучшее, что есть въ вашемъ погреб.

Намъ подали стряпню, о которой лучше не говорить, и вино, о которомъ нужно сказать только то, что хотя бутылка и была покрыта паутиной, но вроятно, въ этомъ погреб паукъ содержался на опредленномъ жалованьи — такъ все было нехорошо сдлано.

— А вы что же, милые? — радушно обратился Крысаковъ къ Мифасову и Сандерсу. — Кушайте, угощайтесь.

— Я сытъ, — осторожно сказалъ Мифасовъ, — и, кром того, сейчасъ иду въ ресторанъ.

Бдному Сандерсу очень хотлось заслужить наше расположение; онъ принялъ молодецкій видъ, наложилъ себ на тарелку кушанье и, осмотрвъ его, спросилъ:

— Это что? Рыба или мясо?

— Богъ его знаетъ. Среднее между рыбой и мясомъ. Земноводное. Во всякомъ случа, оно уже умерло, и вы его не жалйте.

Наши друзья смотрли на насъ съ отвращеніемъ; мы на нихъ съ презрніемъ…

Утолили голодъ прекрасно, хотя на тарелк осталась цлая гора макаронъ; въ остерію зашла нищенка, увидла, что мы оставили недоденнымъ лакомое блюдо, и попросила разршенія докончить его.

Мы радушно усадили ее между застывшимъ Мифасовымъ и Крысаковымъ, налили ей винца, чокнулись и выпили за благополучіе красавицы Венеціи.

Безъ хвастовства могу сказать, что мы двое чувствовали себя вполн въ своей тарелк, отличаясь этимъ отъ макаронъ, быстро перешедшихъ съ тарелки въ желудокъ нашей сосдки.

— Что, миленькіе мои, — язвительно спросилъ Крысаковъ, когда мы вышли. — Вы вдь привыкли «спускаться къ обду, когда ударитъ гонгъ»? Здсь это проще: трахнетъ одинъ гость другого бутылкой по голов — вотъ теб и гонгъ. Можешь обдать съ чехломъ отъ чемодана на плечахъ вмсто смокинга…

Сандерсъ и Мифасовъ насъ презирали, не скрываясь — это было ясно.

— Вы заболете отъ такой пищи! — предупредилъ Сандерсъ.

Онъ угадалъ; на другой день я былъ боленъ легкой лихорадкой, но, къ несчастью, заболлъ и Сандерсъ, который питался «по гонгу». Этимъ блестяще опровергалась его теорія.

И опять Крысаковъ трогательно, какъ сестра милосердія, ухаживалъ за нами. Сочинялъ намъ разные лекарства, вытиралъ насъ виномъ и коньякомъ, отдляя для себя извстный процентъ этихъ медикаментовъ ввид гонорара; совалъ намъ подмышку термометры, вскакивалъ ночью и, встревоженный, прибгалъ къ намъ, чтобы пробудить насъ отъ крпкаго сна; мн рекомендовалъ холодную ванну, а Сандерсу горячую, хотя симптомы были у насъ совершенно одинаковые…

II

Купанье на Лидо. — «Русскимъ языкомъ я теб говорю!» — Гондолы. — Паразиты. — Соборъ св. Марка. — Перепроизводство дожей. — Школа св. Маргариты. — Снова и снова Сандерсъ боленъ. — Какъ мы купались.

Черезъ два дня Крысаковъ нашелъ насъ совершенно здоровыми и повезъ на Лидо купаться.

И опять на долгое время погрузился я въ состояніе тихаго восторга. Небо, какого нтъ нигд, вода, которой нтъ нигд, и берегъ, котораго нтъ нигд.