Экспедиционный корпус

— Ваше благородие, — начал я взволнованно. — Митин в Самару ехать не может.

— Почему? — спросил ротный.

— Он не православный, ваше благородие, он молоканин.

— Как молоканин? — удивился Смирнов.

— Так точно, ваше благородие. Молоканин. Если не верите, посмотрите в списки.

— Тушков, — обратился ротный к писарю, — посмотри в списках.

Тушков достал из папки документы и сказал:

— Так точно, Митин — молоканин, ваше благородие.

— Дай сюда список.

Тушков подал.

— Да, верно, молоканин, — убедился Смирнов. — А тебе очень хочется поехать в Самару? — спросил он меня.

— Так точно. Хочется, ваше благородие.

— Ну, ладно, иди собирайся на смотр в батальонную канцелярию.

Узнав об этом распоряжении, Митин повесил нос.

— Все равно уеду, — сказал он. — Пойду к капитану Сперанскому и добьюсь разрешения.

Проверив обмундирование восьми солдат, назначенных в Самару, я повел их к батальонной канцелярии. Все мы были признаны годными в особые части, и нам было приказано вернуться в роту, собрать свои вещи и ждать распоряжения об отправке на станцию.

Вместо разрешения ехать в Самару Митин получил от капитана Сперанского три дня строгого ареста за то, что явился к нему без позволения ротного командира.

Жалко мне было товарища, но желание ехать в Самару было так сильно, что заглушало жалость.

Все мы, отобранные, прошли на следующий день тщательный медицинский осмотр. Тех, у кого обнаруживали хотя бы незначительные физические недостатки, браковали, заменяли другими.

Сформировав из нас отдельную роту и одев в новое обмундирование, повезли в Самару. В роте не было ни одного фельдфебеля, ни ротного командира, возглавлял ее старший унтер-офицер, который также был назначен в особые войска.

В Самаре нас разместили в кавалерийских казармах, где к этому времени было уже много отобранных солдат из Харькова, Киева, Одессы, Воронежа, Саратова, Пензы и других городов.

На следующий день нашу роту выстроили около казармы, и новое начальство произвело нам первый осмотр. Из двухсот шестидесяти человек двести четыре были забракованы и отправлены обратно. Из двадцати унтер-офицеров оставили лишь пятерых.

Внешним видом и физическим здоровьем я подходил, но комиссию смущала моя работа в продолжение нескольких лет на кожевенном заводе.

— Где этот завод, на котором ты работал, — в городе? — спросили меня.

— Никак нет, не в городе, а в селе, — ответил я.

— Сколько человек было всех рабочих?

— Человек двадцать.

— Ничего страшного нет, подойдет, — сказал один офицер.

— Я то же думаю, — поддержал его другой.

— Можешь итти, — приказал толстый полковник.

Повернувшись по всем правилам, я вышел.

Всех нас, кузнецких, в числе пятидесяти шести человек зачислили в первую роту второго особого полка.

Командовал полком полковник генерального штаба Дьяконов. Командиром первого батальона был подполковник Иванов, командиром первой роты — капитан Юрьев-Пековец. Он был отозван с германского фронта, где командовал полком.

Какое было назначение нашего полка, мы не знали. Одни говорили, что полк направят в Петроград охранять царя, другие пророчили посылку на турецкий фронт, третьи — в Салоники. Официально об этом объявлено не было.

Целый месяц полк учили отдавать честь, ходить гвардейским маршем, отвечать начальству. Вечером учили петь песни. Никаких тактических занятий не производилось, не занимались даже изучением устава полевой службы.

Во второй половине января 1916 года полку был произведен смотр командующим военным округом генералом Сандецким, который также забраковал многих солдат и унтер-офицеров.

Когда всех забракованных заменили солдатами самарского гарнизона, полк сформировали окончательно. Вскоре был получен приказ об отправке его во Францию.

Около двух недель мобилизованные самарские портные и фуражечники перешивали шинели, гимнастерки, брюки и фуражки, подгоняли их соответственно росту солдат. После перешивки обмундирование было занумеровано, номер записан за каждым солдатом. Все уложили в ящики, которые были сданы в хозяйственную часть. Мы остались в том обмундировании, в каком приехали в Самару.

*

Второго февраля полк с музыкой двинулся на станцию. Несмотря на морозный день, все улицы Самары были полны народа. Из толпы слышались выкрики:

— Наверное на своем фронте места нехватает для таких молодцов, вот и вздумали отправить во Францию…

Солдаты действительно выглядели молодцами. Высокого роста, крепкого телосложения, старше тридцати лет не было никого.

Топот более семи тысяч ног заглушал звуки хрипучего оркестра. Впереди полка с развернутым знаменем шел великан-знаменщик, старший унтер-офицер Василий Сабанцев, уроженец Вятской губернии.