Эксперимент N 1

Приятно, все-таки, возвращаться домой, особенно после хорошо выполненной работы. Я поставил чемодан, снял плащ, выпустил котенка из кармана и подался в ванную. Долго отмокал, нежился в пушистой пене, терся жесткой мочалкой. Потом облачился в халат, выбрался в спальню и возлег на кровати с сигареткой. Приятно, черт возьми. Дело свое я обтяпал наилучшим образом. Парень ухватился за книгу обеими руками и не выпустит ее. И плевать ему, что он латыни не знает, узнает. Я пошел бродить по квартире, зашел в гостиную и остановился на пороге. На столе лежала Бумага. Вот тебе! Не успел человек приехать, не успел, можно сказать, ванну принять и обсохнуть, как ему уже следующее задание. Вот тебе. Я закурил еще одну сигарету и с ненавистью посмотрел на Бумагу. Первой мыслью было: перед прочтением - сжечь. Откуда это? Не помню. Я выругался про себя, взял Бумагу и сел в кресло. Читать Бумагу совсем не хотелось. Нет, ну совсем не жалеют человека! Вот ну ни капельки жалости. А я не буду читать! Я швырнул Бумагу и она плавно спланировала на пол. И все! И к черту! Сегодня я отдыхаю. Завтра - пожалуйста, прочитаю. А сегодня - ни за какие деньги. Ни за миллион. Долларов, да. Я поплелся на кухню, достал консервы и принялся с ожесточением есть. Они там думают, что меня можно нещадно эксплуатировать. Они там думают, что я железный и прыгнуть из одной командировки в другую для меня ничего не стоит. Они ошибаются! Я - слабый человек, я люблю покой и уют, и мне совсем не улыбается снова трястись в поезде, или, чего доброго, в самолете. И на край света я давно уже не хочу. Чего я там не видал, на краю света?

Я съел две банки лососины, банку сардин и банку говяжьего паштета, запил все это двумя стаканами крепкого чая, и подобрел. Ладно, не так уж страшно. Чего я на них взъелся - ну срочное дело, а послать больше некого, а тут я объявляюсь. И я пошел читать Бумагу. Прежде всего меня поразило, что почерк был корявый, а вовсе не каллиграфический, как всегда, стремительный, падающий и совершенно незнакомый. Организатор так не пишет. Я взглянул на подпись, да-да, на Бумаге была подпись, дело тоже совершенно невиданное. Так вот, я взглянул на подпись, и обомлел, и стал жадно читать.

Браво, Исполнитель! Совершенно доволен выполненной Вами работой! Имею удовольствие сообщить, что моим распоряжением вы переводитесь в Организаторы, на место Вашего Организатора, выбывающего по причине преклонного возраста и усталости. Поздравляю! Передача дел - на квартире у Организатора 30-го мая сего года. Отдыхайте, готовьтесь к новым делам. Еще раз поздравляю. Желаю всего. Искренне восхищенный Вами,

Магистр.

Вот так-так! Мною, стало быть, довольны. Чудесно, прекрасно, великолепно. Сам Магистр соизволил написать. Вот как. Стало быть, меня переводят с повышением. Стало быть, теперь я буду Организатором. Заметили меня, заметили, что я свои задания выполняю не кое-как, лишь бы отвязаться, а с фантазией, с изюминкой, так сказать. О! По этому поводу надо выпить! Я открыл бар и достал бутылку старого французского коньяка, до сих пор не пойму, как он называется, на этикетке нарисованы виноградная лоза и девушка с полной корзиной, именно нарисованы, а не напечатаны, потому что коньяк старый, его делали еще тогда, когда про печатные станки и слыхом не слыхивали. Так вот, я взял бутылку старого коньяка, нарезал лимон, налил рюмочку и со вкусом выпил, чокнувшись с воображаемым Магистром. Хорошо. Хорошо, когда тебя хвалят. Чувствуешь этакий подъем. И плевать на то, что Магистра я никогда в глаза не видел, и не знаю, что он за человек такой, и приятно ли от него получать благодарности. Я в который раз попытался вообразить себе Магистра во плоти, и, в который раз у меня это не получилось. Я не мог представить себе Магистра. Ну и Бог с ним. Зато Организатора я знал. Виделись мы с ним один раз, когда он меня вербовал в Орден. Звали его Фрол Митрофанович. Тихий такой старичок, седой, маленький, с очень интеллигентным лицом. Такие старички никогда не сидят на скамеечке во дворе в компании других старичков, и никогда не перемывают косточки соседям, и никогда не исходят в бессильной злобе, ругая правительство. Такой старичок предпочитает уединение и книгу вместо пустых разговоров. Он очень похож на учителя словесности, не русского языка и литературы, а именно словесности. Мне он тогда очень понравился. Мы с ним долго тогда беседовали, он меня уговаривал, я не верил и не соглашался. А ведь уговорил же! Никаких чудес не показывал, в воздухе не таял, через зеркало не проходил, и ведь уговорил! Мотаюсь я теперь по России и устраиваю чьи-то судьбы. Я налил себе еще рюмочку, выпил, откинулся на спинку своего любимого кресла и незаметно заснул.

* * *