Помимо прочего, эти приемы имеют нечто общее с техниками, характерными для сюрреализма264
, художественного направления, которое часто упоминается в работах, посвященных гротеску. Рассуждая о том, насколько сюрреализм соотносится с гротеском, искусствовед Кирстен Ховинг указывает на то, что гротеск составляет «ядро сюрреалистического мышления». Она пишет:Андре Бретон и его последователи сюрреалисты искали пути, которые позволят истолковать красоту заново –
Приступая к описанию взаимоотношений между сюрреализмом и гротеском, Ховинг для начала рассматривает, как сюрреалисты подходят к изображению человеческого тела: «Поскольку традиционно гротеск проявляет себя в отношении к телу и установленным для него нормам, именно тело стало отправным пунктом на пути размывания границ и различий между вещами, ведущем к утрате привычных форм и к полной дезинтеграции»266
. И хотя замечание Ховинг относится в первую очередь к сюрреалистической фотографии, можно с легкостью обнаружить примеры аналогичного воздействия на тело средствами моды, и, несомненно, к их числу относятся эксперименты Маржела, гротескно видоизменяющего человеческое тело и его отдельные части при помощи одежды и аксессуаров.Связь между модой и сюрреализмом, которая в работах Маржела прослеживается, возможно, отчетливее, чем где бы то ни было, поддерживают и другие модельеры, чье творчество обсуждается в этой книге. Они не только используют характерные для сюрреализма приемы, всячески трансформируя человеческое (и в первую очередь женское) тело и сочетая несочетаемые объекты и образы, но иногда более или менее явно цитируют конкретные сюрреалистические произведения или подражают кому-то из знаменитых представителей этого направления. Так Рей Кавакубо в свое время использовала в презентациях фотографические автопортреты Клод Каон, а Джорджина Годли и Бернард Вильгельм (модельер, разговор о котором нас еще ожидает впереди) в своих моделях цитировали работы Эльзы Скьяпарелли267
.Непрекращающаяся игра с «карнавальным» переиначиванием традиционных функций предметов одежды и сопутствующее ей намерение обмануть ожидания публики привносят в современную моду недостающую ей долю юмора. Маржела в своей работе часто прибегает к инверсиям, следуя «вывернутой наизнанку» логике фарсового «несоответствия предмета его новому назначению»268
, которая, согласно концепции Бахтина, «определяет выбор и назначение предметов, употребляемых в карнавалах». Подобно этим объектам, создаваемые Маржела предметы одежды и аксессуары «употребляются <…> наизнанку, наоборот, вопреки своему обычному назначению»269, а временами напрочь утрачивают какую-либо функциональность. По мнению Бахтина, такие стратегии были основой карнавального юмора и главным инструментом временного ниспровержения иерархий: «В системе [карнавальных] образов <…> отрицание в пространственно-временном выражении, в формах обратности, зада, низа, изнанки, шиворот-навыворот и т.п. играет грандиозную роль»270. Рассуждая о карнавальных метаморфозах, происходящих с вещами в романе Рабле, Бахтин писал: «Это неожиданное назначение заставляет взглянуть на вещь по-новому, примерить ее, так сказать, к ее новому месту и назначению. В этом процессе примеривания заново воспринимаются ее форма, ее материал, ее размер. Вещь обновляется для нашего восприятия»271. Аналогичным образом бесконечные игры с функциональностью, которые мы наблюдаем в творчестве Маржела, позволяют наделять объекты новыми смыслами и иной ценностью.Именно эти бесчисленные инверсии и переиначивания позволяют с уверенностью говорить о том, что в работах бельгийского модельера всегда присутствует элемент гротеска; однако есть изрядная доля иронии в том, что он целенаправленно добивается карнавального эффекта, затрачивая массу усилий и кропотливо прорабатывая каждую деталь, – достаточно вспомнить, насколько последовательными были все его действия при масштабировании образцов для тех коллекций, которые обсуждались в этой главе. Таким образом, в работах Маржела расчетливость и юмор не взаимоисключают друг друга, но образуют созидательный союз – в результате тщательность исполнения усиливает комический эффект, а комизм подчеркивает мастерство дизайнера.
ГЛАВА 5
Михаил Бахтин утверждал, что цикличность времени играла важнейшую роль в культуре карнавала и народного юмора и была противопоставлена «официальному» времени, текущему равномерно и претендующему на нескончаемость: